|
.. И избивают дубинкой до полусмерти... Страшно сказать, сколько меня били, и не только полиция, но и заключенные!.. А потом в моем американце совесть заговорила... Я думаю, ему стало стыдно за этих мерзавцев, за моих "дружков", как он их называл... У меня не было никого, кроме пса, моего друга... он рос у меня на шхуне и однажды спас меня, когда я упал за борт... Несмотря на режим, мне его оставили... Там, в этом аду, на многое смотрят иначе, чем у нас. В воскресенье вам играют гимны на органе, а потом спускают с вас шкуру... Я уже просто не знал, жив я еще или умер... Я ревел чуть не каждую ночь... А потом, в одно прекрасное утро, передо мной распахнули двери и дали прикладом под зад, возвращая в цивилизованный мир... Я тогда лишился чувств здесь же, на тротуаре... Я разучился жить, и у меня ничего не было.. Впрочем, нет! Кое-что у меня осталось!.. Рассеченная губа все еще кровоточила, но Ле-Гэрек забывал вытирать кровь. Мадам Мишу спрятала нос в кружевной платок, одуряюще пахнувший духами. Мегрэ невозмутимо курил, не спуская глаз с доктора, который продолжал писать. - У меня осталась воля к мести!.. Я дал себе клятву посчитаться с теми, кто мне подстроил эту подлость!.. Я не хотел их убивать, нет!.. Что такое смерть? Одно мгновение... Сидя в Синг-Синге, я мечтал о ней тысячи раз. Я объявлял голодовки, но мне искусственно вводили питание. За все это я решил отплатить им тюрьмой... Будь мы в Америке... Но это было невозможно. Я таскался по Бруклину и работал как лошадь, пока не набрал денег на билеты. Я взял два билета - для себя и для пса... Писем от Эммы я не получал и не знал, что с ней... В Кемпер я не поехал - боялся, что там меня узнают, несмотря на то, что я очень изменился... В Конкарно я узнал, что Эмма работает официанткой и путается с господином доктором Мишу... А может быть, и с другими... Чему же тут удивляться, если она служит в кафе... Я ломал себе голову, как засадить в тюрьму этих мерзавцев. Я должен был это сделать, это было моим единственным желанием... Вместе со своим псом я жил сначала в заброшенной барке, а потом в каменном домике на мысе Кабелу... Для начала я показался доктору Мишу, чтобы он увидел мою мерзкую, каторжную физиономию... Понимаете?.. Я знал, что он трус, и хотел испугать его... Я хотел довести его до такого состояния, чтобы он не выдержал и выстрелил в меня! Пусть даже он убил бы меня, но потом! Потом он попал бы на каторгу, и его били бы ногами и прикладами!.. А его товарищи по камере, пользуясь тем, что они сильнее его, заставляли бы его прислуживать. Я начал бродить вокруг его виллы, я нарочно попадался ему на глаза... раз, другой, третий... Он узнал меня и почти перестал выходить на улицу. За все это время их жизнь не изменилась... По-прежнему они играли в карты и пили аперитивы... И люди им кланялись... А я воровал еду с витрин и не мог ничего ускорить... Его перебил почти неслышный голос: - Простите, комиссар! По-вашему, этот допрос, происходящий в отсутствие следователя, имеет законную силу? Говорил доктор Мишу. Он поднялся, бледный как полотно, с бесцветными губами и осунувшимся лицом. Однако слова он произносил с почти путающей четкостью. Мегрэ взглядом приказал одному из полицейских занять место между доктором и бродягой. И как раз вовремя: Леон Ле-Гэрек медленно встал и двинулся на доктора, стиснув тяжелые, как дубины, кулаки. - Сидеть!.. Садитесь, Леон!.. Хрипло дыша, Ле-Гэрек повиновался-. Комиссар выколотил пепел из трубки и сказал: - Теперь говорить буду я... XI СТРАХ Низкий голос комиссара, его спокойная речь резко контрастировали с взволнованной скороговоркой моряка. |
