Сейчас - Андреяшин, вот, дежурит. Сел на землю, спиной об кирпичную арку. Проворный смуглёныш, невысокий, уши маленькие. Только-только взятый, с 25го года. Я прохожу - вскочил.

- Сиди, не навстаёшься!

Но, уже вставши, сверкает тёмными просящими глазами:

- Таащ старштенант! А вы меня в Орле часа на три отпустите?

Он - из Орла. Рос беспризорником, а какой старательный в деле. Хоть бессемейный, а есть же и ему в Орле кого повидать, поискать.

- Ещё, Ваня, до Орла добраться. Погоди.

- А - когда дойдём? Я - нагоню, нагоню вас, не сомневайтесь!

- Отпущу, ладно. Да может - и надольше. Неужели ж мы в Орле не постоим?

- И бурловский! - из погреба кричат навстречу мне.

Крайний левый! Теперь мы - в комплекте.

Дугин руки потирает:

- О то розвага! Ве-се-ло!

Отдаётся ему из глубины:

- Хорошая у вас весельба.

Ну, теперь не пропадём, засекаем. Привязку бы. (До привязки посты на планшете поставлены пока грубо, как наметили их по карте.)

На передовой - толчёный гуд перестрельной свалки. Но - всплесками. И если артиллерийский выстрел попадает в промежуток - то мы его берём.

У Исакова - каша готова. Побежала посменно центральная с котелками.

А в воздухе - зачастили, закрылили и наши, и немцы - но наших больше! Схватки не видно, те и другие клюют по передовым. Там - большая стычка, и по земле взрывы отдаются, вот и засекай.

Емельянов с предупредителя:

- Пока сидим с пехотой, своего не отрыли, не дают. И покрывать нечем. Пташинского - как не поцарапало? - пуля погон сорвала.

Пташинский, его сменщик на предупредителе, - ясный юноша, светлоокий, очень отчётливый в бою.

Всё-таки две цели мы пока нащупали, уже и пятью постами - 415ю и 416ю. Наша задача - координаты; калибр - это уж по ушному навыку, да и по дальности можно догадаться.

Из бригады донимают:

- Вот сейчас по Архангельскому - (это там со штабом рядом) - какая стреляла?

- От Золотарёва-третьего, 415я.

- Давайте координаты!

- Без привязки - пока не точно...

Отвечают матом.

Дошагал Овсянников с постов, километров десять круганул. Пошли с ним хватнуть горячего. Сели на лежачую липу.

Простодушного Овсянникова, да с его владимирским говорком, - люблю братски. Курсы при училище проходили вместе, но сдружились, когда в одну батарею попали. На Северо-Западном, в последний час перед ледоходом на Ловати, он сильно выручил батарею, переправил без облома. Или тот хутор Гримовский нас скрестил - весь выжженный, одни печные трубы стоят, и немцами с колокольни насквозь просматривается. Центральная вот так же в погребке, а мы с ним сидим на земле, ноги в щель, между нами - котелок общий. Так пока этот суп с тушёнкой дохлебали - трижды в щель спрыгивали от обстрела, а котелок наверху оставался. Вылезем - и опять ложками таскаем.

Тут-то, за нашим склоном, Желябугские Выселки немцу прямо не видны, только с воздуха. Кручу махорочную цыгарку, а Виктор и вообще не курит. Рассказывает, как и где посты поправил. Кого, по пути идучи, видел, где какие части стоят. В Моховом у немцев виден сильный пожар, что-то наши подожгли.

- Натя-агивают. Будем дальше толкать, не задержимся.

Не докурил я, как слева, от главной сюда дороги - колыхаются к нам, переваливаются на ухабинках - много их! Да это - "катюши"!

Восемь машин полнозаряженных, дивизион, они иначе не ездят. Сюда, сюда. Не наугад - высмотрел им кто-то площадку заранее. И становятся все восьмеро в ряд, и жерла - поднимаются на немцев. От нас - двадцать метров, в такой близи и мы их в стрельбе не видели. Но знаем: точно сзади стоять нельзя, вбок подались. И своим - рукой отмахиваю, предупреждаю, все вылезли лупиться.