В пожилом возрасте Иван Филиппович радикально переменил свои политические взгляды, переметнулся от коммунистов к демократам и часто ратовал в семье за свободный рынок, вступление в ВТО и свободу слова. К этому времени Олимпиада Петровна постепенно перекрестилась в завзятую коммунистку и оттого сильно противилась свободному рынку, не допущала мужа вступать в ВТО, а свободу слова в своей семье вообще мечтала изничтожить на корню.

И когда Иван Филиппович включал вечерние новости, его супруга, незаконно завладев телевизионным пультом, переключалась на мексиканский сериал, где были нежные возлюбленные, любовь, нетяжелые жизненные трудности и счастливые развязки приятных страданий — то есть все, чего не было в ее жизни, исключая разве сами трудности и страдания.

Иван Филиппович в семейных спорах часто настаивал на своем хрупком здоровье и на этом основании требовал снисхождения к себе и усиленного питания. Однако Олимпиада Петровна ему не верила, утверждала, что он здоров как бык и непременно ее переживет, на что Иван Филиппович сильно обижался, даже немного плакал и обещал, что не переживет, пусть она даже не просит. Но Олимпиада Петровна фыркала, что не попросит ни за что, пусть и не надеется. Иван Филиппович, разобиженный, охая, отворачивался к стене, в то время как его жена, постанывая, отворачивалась к окну.

А потом, когда Олимпиада Петровна заболела тяжелой болезнью, она все твердила, что скоро умрет, а Иван Филиппович в пику ей твердил, что она нипочем не умрет и что умирать глупо и неразумно, потому что он все равно умрет первым.

Но Олимпиада Петровна всегда поступала глупо и неразумно.

Ввиду своей неминуемой кончины она заказала себе гроб, который оставила в доме дожидаться подходящего случая. И хотя гроб жал ей в бедрах и она могла втискиваться в него лишь боком, так как за время болезни сильно раздалась в теле, она все равно очень его любила, вытирала с него пыль и старательно полировала лаковые деревянные грани. И всегда прогоняла оттуда кота Пафнутия, когда тот устраивался там вздремнуть.

Понятное дело, Иван Филиппович гроб не любил и даже терпеть его вида не мог. Поэтому он никогда не прогонял из него кота и даже, наоборот, подсаживал в домовину эту любящую уют тварь и прижимал ее своей старческой рукой, когда та вырывалась и царапалась, требуя свободы. Однажды он попытался продать гроб на сторону, но Олимпиада Петровна спасла свое последнее пристанище в самый драматический момент, когда сосед Палыч, подговоренный ее противоречивым мужем, уже тащил со двора драгоценную домовину.

В этот миг, впервые за пятьдесят шесть лет вооруженного противостояния доведенный до крайней точки, Иван Филиппович во всей красе развернул свой аспидский характер.

— Или я, или гроб! — заявил он супруге, с очевидными намерениями сжимая в руке топор.

— Ах так! — воскликнула Олимпиада Петровна, хищно прищурив плохо видевшие к старости глаза. — Тогда… Тогда я…

Она не договорила, потому что в этот самый момент умерла. Иван Филиппович не сомневался, что она сделала это только чтобы не расставаться с ненавистным ему гробом.

Как он рыдал на похоронах, как плакал! Он обливался слезами и упивался своей скорбью. Глядя на его метания у одра супруги, соседи дивились. «Надо же, — говорили они, — всю жизнь как собаки жили, а оказывается, тоже любили друг друга». И плакали, наблюдая стенания оставленного старика.

И хотя Олимпиада Петровна всю жизнь просила мужа похоронить ее в коломянковом сером платье, он похоронил ее в шерстяном синем, которое ей не шло, потому что синий цвет излишне подчеркивал желтоватую кожу покойной. И хотя она просила похоронить ее в могиле в восточной части кладбища, возле своих родителей, он похоронил ее в западной части кладбища, возле своих предков. И хотя жена просила его не городить никаких помпезных памятников, он соорудил над ее могилой грандиозный монумент из розового гранита, потратив на его сооружение все совместно нажитые средства.