Я уже не боюсь своей ранимости, потому что не путаю её со слабостью; я могу жить с распростёртыми объятиями, открытыми настежь дверьми и готовым принять любого человека сердцем. Это ещё одна из причин, побуждающих меня отмечать собственные дни рождения и радоваться тому, что я женщина: мне не нужно никому доказывать собственную мужественность, как сказала Глория Стайнем. Другими словами, мне не стоит культивировать образ определённой силы, навязанной мне дедом и немало послужившей мне в прошлой жизни, что уже, по правде говоря, неважно; теперь я могу позволить себе такую роскошь, как попросить о помощи и быть сентиментальной.
После того как умерла моя дочь, я в полной мере осознаю близость Смерти. Теперь, в свои семьдесят с небольшим лет, Смерть стала моей подругой. Это неправда, что она — вооружённый косой скелет с запахом гнили; она зрелая женщина, элегантная и любезная, благоухающая гарденией. В далёком прошлом она кружила по моему кварталу, время шло — она обосновалась по соседству, а теперь терпеливо ожидает в саду. Порой, проходя мимо неё, мы приветствуем друг друга, и она напоминает, что мне нужно жить каждый день так, словно бы он у меня последний.
В конечном счёте, сейчас у меня самый великолепный момент всей моей долгой жизни. И, в целом, это хорошая новость для женщин: жить становится легче, как только мы переживём менопаузу и закончим с воспитанием детей. Жить становится легче, если нам удастся свести к минимуму ожидания, отказаться от обид и расслабиться, будучи уверенными в том, что никому, за исключением близких нам людей, нет никакого дела до того, чем мы занимаемся и кто мы есть. Хватит уже к чему-то стремиться, притворяться, жаловаться и изводить себя по пустякам. Напротив, нужно очень любить и себя, и окружающих, не взвешивая, сколько любят нас они. Вот оно — время доброты.
Необычные женщины, с которыми я знакомилась на протяжении жизни, укрепляли то видение о мире, которое у меня было в пятнадцать лет. Согласно моему тогдашнему представлению, женские и мужские ценности абсолютно равны, как в том был убеждён мой дед, слушавший меня с крепко сжатыми губами и побелевшими костяшками суставов. «Не знаю, в каком мире вы живёте, Исабель. Вы говорите мне такие вещи, которые мало что общего имеют со всеми нами», — отвечал он. То же он говорил мне и спустя годы, когда военный переворот в одночасье положил конец демократии, и в стране воцарился длительный режим диктатуры.
Работая журналистом, я узнала о том, что происходило в концентрационных лагерях и пыточных центрах, о тысячах пропавших без вести, о тех, кого разорвало динамитом в пустыне, и о тех, кого сбросили с вертолётов в море.
Дед ничего не хотел знать, он утверждал, что всё это слухи, что к нам всё это не относится, и приказал мне не лезть в политику, тихо сидеть дома и больше думать о муже и о детях. «Ты помнишь сказку о попугае, желавшем остановить поезд частыми взмахами крыльев? Поезд разнёс птицу на куски, не оставив от той даже пёрышка. Ты этого добиваешься?» — бросал он мне вызов.
Этот риторический вопрос преследует меня несколько десятилетий. Что именно я хочу? Чего желают женщины? Разрешите мне напомнить старую историю о халифе.
В мифическом городе Багдаде добросовестный вор явился на суд и предстал перед халифом. Обычным наказанием было отрубить ему руки, но в этот день халиф проснулся в хорошем расположении духа и предложил бандиту решение дела: «Скажи мне, чего хотят женщины, и я тебя освобожу», — сказал он. Мужчина подумал об этом минуту и, воззвав к Аллаху и его Пророку, хитро ответил: «О, великий халиф, женщины хотят, чтобы их слушали. Спросите их сами, чего именно они хотят, и те вам ответят».
Я подумала, что мне нужно провести небольшое расследование, чтобы быть готовой дать отпор, но вместо того, чтобы опрашивать окружающих меня женщин, я смогла бы найти ответ в Интернете и так сэкономилабы свои силы. |