– Она погубила его, это ясно как день.

Не успела Рэйчел вымолвить ничего в ответ, как снизу, из передней донесся шум, за которым последовали быстрые, легкие шаги по ступенькам. В комнату, с отчаянием в карих глазах, ворвалась Фон Холлистер и бросилась прямо к постели. Она присела на краешек и безо всяких церемоний обняла дрожащую Рэйчел.

– Филд с ним,– ласково сказала она.– Филд там. Рэйчел подавила очередной приступ слез:

– По-моему, Молли верит, что Гриффин виновен. Фон подняла темные глаза на Молли, но в этом взгляде не было ни обвинения, ни злости.

– Значит, Молли ошибается, – проговорила она. Молли отвернулась и отошла к темному незанавешенному окну спальни Гриффина.

– Дай Бог, чтобы я ошибалась,– тихо, безнадежно произнесла она.– Дай Бог.

Она подняла поднос и его рассыпанное по полу содержимое и вышла из комнаты.

– Джонас, – произнесла Рэйчел, прижавшись лбом к узкому, но сильному плечу Фон Холлистер. – Это Джонас убил ее.

– Возможно,– согласилась Фон, но в ее голосе Рэйчел услышала не больше надежды, чем в голосе Молли.– Однако ничто на свете не заставит его признаться в этом. Ничто.

– Но Гриффина могут повесить!

– Мы что-нибудь придумаем, – пообещала Фон, осторожно заставляя Рэйчел снова откинуться на подушки.– Но если ты хочешь помочь, то должна быть сильной. А сейчас поспи, утром мы сообразим, что делать дальше.

Рэйчел не могла спать, но ради подруги притворилась, будто спит. И когда она осталась одна, неподвижно лежа в темноте, в ее голове начал созревать план. Он был совершенно безумным, он был порожден отчаянием, но у него имелось одно важное достоинство – это была единственная возможность спасти Гриффина, которая пришла ей в голову.

Гриффин Флетчер стоял, сжимая прутья решетки, и чертя носком правого сапога какой-то узор на посыпанном опилками полу. Дверь, ведущая из одиночной камеры в мануфактурную лавку Генри, распахнулась, и перед решеткой появился Филд, мрачный, напуганный и до крайности измученный на вид.

– Ты ведь был в палаточном городке, когда это случилось? – рявкнул он безо всяких предисловий. – Ты ведь был там?

– Конечно, я был там,– огрызнулся в ответ Гриффин. Потом он хрипло добавил: – Я не убивал ее, Филд.

Впервые на памяти Гриффина Филд длинно выбранился.

– Я знаю – только беда в том, что Генри и судья и куча прочего народа в этом городе не будут иметь ничего против, если тебя повесят! Проклятье, Гриффин, ну почему ты не можешь сделать и шагу, не нажив себе при этом врагов?

– Привычка,– отозвался Гриффин, пожав плечами и криво усмехнувшись.

Не успел Филд ответить, как дверь снова отворилась. На этот раз посетителем оказался Джонас.

Было в глазах кузена, в его застывших чертах нечто такое, от чего Гриффина охватил страх – не за себя, а за Рэйчел. И он нарочно заговорил спокойно, даже беззаботно:

– Не объясняй ничего, Джонас, дай мне самому догадаться. Ты пришел, чтобы вытащить меня отсюда.

Джонас засмеялся, и в его смехе прозвучала нотка истерики. Страх Гриффина усилился – и одновременно возросла решимость ни в коем случае не выдавать своих чувств.

– Я ни за что не стал бы мешать свершению правосудия,– сказал Джонас. Но тут его взгляд упал на рисунок, который чертил Гриффин на опилках, покрывавших пол, и ангелоподобное лицо Джонаса исказила жуткая судорога.

– Пятно,– потерянно прошептал он.– Родимое пятно.

Он повернулся и выскочил из помещения, отведенного для редких в Провиденсе правонарушителей, оставив дверь за собой распахнутой.

– Что за.