Полная пожилая женщина начала перебирать пальцами клавиши органа, и из церковного дворика стали подтягиваться прихожане; как обитатели брезентовых палаток, так и владельцы богатых домов продолжали таращиться на Рэйчел. Но угрожающий взгляд Джонаса заставил любопытных быстро, хотя и с неохотой, отвернуться.
Страстный, хотя и несколько визгливый голос органистки придавал восторженность обычно мрачному гимну, прихожане стали робко присоединяться к пению. Некоторые знали слова, другие стали торопливо листать сборники.
Филд Холлистер поднялся, как только затихли последние звуки гимна, исполненный скромного величия в своем аккуратном поношенном костюме и безупречном воротничке. Он обвел глазами собравшихся, лишь на мгновение задержавшись на чуть приподнятом лице Джонаса, но остановил на Рэйчел изумленный взгляд, от которого ей стало не по себе. В его голосе сперва слышалось легкое замешательство, но он заставил себя сосредоточиться, и началась та глубокая, прочувственная проповедь, какую и ожидала Рэйчел.
Девушка была тронута его мягкими, убедительными словами, но испытала огромное облегчение, когда проповедь закончилась. Несколько раз за время службы глаза Филда останавливались на ее лице, и каждый раз она замечала упрек в глубине его лазурных глаз.
Теперь, к ее величайшему смущению, Филд стоял возле открытых дверей церкви, тепло приветствуя выходивших прихожан. Рэйчел отдала бы что угодно, лишь бы выскользнуть наружу незамеченной, но это оказалось невозможным. Джонас задержался в проходе между скамьями, беседуя с каким-то представительным седым мужчиной, а остальные верующие уже успели покинуть церковь.
– Где вы были? – резким шепотом спросил Филд. – Гриффин наполовину сошел с ума от беспокойства!
– Гриффин сошел с ума больше чем наполовину, – огрызнулась Рэйчел, меньше всего желая вступать в пререкания.
Филд увидел Джонаса, и в его небесно-голубых глазах блеснула ярость, но он продолжал говорить тихо:
– Рэйчел, вы не... вы не были... Рэйчел покраснела до слез.
– Конечно нет, – прошипела она сквозь зубы. Священник вздохнул, на мгновенье отведя взгляд:
– Простите. Просто мы искали везде...
– Кроме салуна моей матери, – нетерпеливо перебила смущенная Рэйчел.
Филд мягко коснулся ее руки:
– С вами все в порядке, и это самое главное. Я рад...
– Чему? – внезапно вмешался в разговор Джонас. В выражении глаз Филда появилось что-то страшное. Понравилась ли вам моя проповедь, Джонас? – спросил он.– Знай я, что вы будете в церкви, я бы выбрал совсем другой текст.
Улыбка Джонаса опять показалась Рэйчел натянутой.
– Проповедь была замечательная, святой отец. А теперь, с вашего позволения...
Филд покачал головой, чем-то глубоко расстроенный, и отвернулся; рука Джонаса, до этого почти болезненно сжимавшая локоть Рэйчел, ослабла, и он галантно повел ее к выходу.
На большой зеленой лужайке, расположенной за церковью и маленьким домиком священника, приготовления к пикнику шли полным ходом.
Детишки играли в тихие, спокойные игры, которые считались приличествующими воскресному дню, принаряженные женщины в широкополых шляпах расстилали на мягкой теплой траве цветастые скатерти. Мужчины курили, держась небольшими плотными группами, будто бы готовясь к какому-то энергичному вторжению. Притихшие, нищенского вида обитатели палаточного городка собрались несколько поодаль.
Оборванные дети наблюдали оттуда, как богатые дамы достают из корзинок пироги, цыплят и ветчину, маленькие, истощенные личики заморышей были полны тоски и недоумения.
Приподнимая шуршащую атласную юбку и присаживаясь на одеяло, расстеленное для нее Джонасом, Рэйчел уже знала, что есть ей не захочется.
Голос Джонаса прервал ее размышления:
– Что случилось, Рэйчел?
Рэйчел опустила голову, притворяясь, будто внимательно рассматривает складки на юбке. |