— Да, я забыл сказать вам, что я не такой дурак, как Жеронт, которого выставляет господин Сирано де Бержерак в своих комедиях. Забыв сказать вам про это, я лично являюсь, чтобы вы в этом убедились.

— Я вас не понимаю, монсеньер, — сказала Нанон очень спокойно и простодушно. — Объяснитесь, прошу вас.

Герцог поглядел на два стула, со стульев взгляд его перешел на два прибора, с двух приборов на две подушки и тут задержался дольше. Лицо герцога покраснело от гнева.

Нанон предвидела все это и ждала последствий осмотра с улыбкой, которая позволяла увидеть ее зубы, белые как жемчужины. Только эта улыбка отзывалась чем-то болезненным; и эти белые зубки ее, верно б, скрежетали, если бы не были сжаты от страха.

Герцог посмотрел на нее грозно.

— Я всегда с удовольствием жду вашу милость, — сказала Нанон с прелестным поклоном. — Что вы хотели знать?

— Моя милость с удовольствием хотела бы знать, зачем вы приготовили ужин?

— Я уже вам сказала, что видела сон… видела, что вы будете у меня сегодня, хотя и приезжали вчера. А сны никогда не обманывают меня. Я приказала приготовить ужин для вас.

Герцог сделал гримасу, которую хотел выдать за насмешливую улыбку.

— А эти две подушки? — спросил он.

— Значит, вы, монсеньер, намерены вернуться ночевать в Либурн? Выходит, на этот раз мой сон обманул меня: он возвестил мне, что вы останетесь.

Герцог сделал новую гримасу, еще более многозначительную, чем первая.

— А ваш очаровательный наряд, сударыня? А эти благовония, духи?

— Одета я, как и всегда, когда принимаю вас, герцог. Духи же эти из саше испанской кожи, которые я храню в моих шкафах; вы часто говорили мне, монсеньер, что предпочитаете эти духи всем прочим, поскольку именно этот аромат больше всего любит королева.

— Так вы ждали меня? — продолжал герцог с усмешкой, полной иронии.

— Что такое, монсеньер? — сказала Нанон, тоже нахмурив брови. — Кажется, прости меня Боже, вы намереваетесь осматривать мои шкафы? Уж не ревнивы ли вы, сударь?

И она расхохоталась.

Герцог принял величественный вид.

— Я ревнив! О нет! Слава Богу, в этом отношении никто не может посмеяться надо мною. Я стар и богат; стало быть, я создан для того, чтоб быть обманутым. Но тем, кто меня обманывает, я хочу, по крайней мере, доказать, что я не дурак.

— Интересно знать, как вы это докажете? — спросила Нанон.

— О, это совсем нетрудно; я покажу им только вот эту бумажку.

И герцог вынул из кармана письмо.

— Мне уже ничего не снится, — сказал он, — в мои лета не бывает сновидений, но я получаю письма. Прочтите вот это, оно очень любопытно.

Нанон в страхе взяла письмо, задрожала, увидав почерк, хотя трепета ее нельзя было заметить, и прочла:

«Монсеньера герцога д’Эпернона сим извещают, что сегодня вечером один человек, находящийся уже с полгода в близких отношениях с мадемуазель Нанон де Лартиг, придет к ней и останется у нее ужинать и ночевать.

Желая сообщить герцогу полные сведения, его уведомляют, что счастливый его соперник — барон де Каноль».

Нанон побледнела: этот удар поразил ее прямо в сердце.

— Ах, Ролан, Ролан! — прошептала она. — Я думала, что навсегда от тебя избавилась!

— Ну что? Я получил верные сведения? — спросил герцог с торжеством.

— Неправда! — отвечала Нанон. — Если ваша политическая полиция не лучше любовной, то мне жаль вас.