— A-а, да ну тебя, простая бабулька, кому она мешает?

«Если я ошибся насчет Елены, — думал Левенталь, — сделал из мухи слона, дико истолковал тот ее последний взгляд, в церкви, это преступная ошибка, ужасно, ужасно; ну а кавардак в душе, который ее породил, даже еще ужасней. Нет, надо в себе разобраться, вот только успокоюсь, окрепну. Теперь не до того. Но насчет старухи — ох нет, какая уж тут ошибка».

— Тебе надо избавиться от тещи! — сказал он Максу со свирепым напором.

— Ах ну о чем ты говоришь? — скорей устало отмахнулся Макс. — Старая, вдовая, больная. Елена у нее единственная дочь. Как я ее выгоню? Эту неделю она помогала, прибиралась, стряпала на нас. Знаю, она меня не любит. Ну и что? Усталая такая бабулька. Иной раз даже грустно станет, как на нее погляжу. Нет-нет, мы поедем в Галвстон. Осенью Фил пойдет в школу. Он хочет ехать, Елена тоже хочет. Я ее уговорю. Она хочет уехать из этого Нью-Йорка, только не отошла она еще. Но она поедет. Мне надо опять на работу, и больше я не хочу, чтоб мы разлучались. Не пойму, и чего ты так на тещу взъелся. Пусть она будет моей самой большой неприятностью… — Пиджак широкими фалдами падал, как килт, почти до колен, где лежали его руки. Заскорузлые пальцы еще утолщались там, где им полагалось сужаться, складки на суставах были как резьба расплющенного винта. — И ты же не знаешь, какая Елена бывает, как жизнь прижмет, — продолжал он. — Она дергается, на людей кидается, перед тем как чему-то случиться, а уж как стукнет, посильнее меня будет. Во время депрессии, когда я совсем свалился, она от порога к порогу ходила, продавала разную чепуху.

— Я и не знал, что ты свалился.

— Да, было такое. И потом, мы жили на пособие, а у нее брат, бандюга, хотел меня тоже к делу пристроить, в «Астории». Хоть немножко бы деньжат я увидел, но она говорит — нет, и стояла до последнего, и так и остались мы на пособии. Другая бы сказала — давай-давай.

— Ясно.

— Потом, как дела получше стали, мы и подумали, что можем себе позволить прибавление семейства. Микки никогда здоровенький не был, как вот Фил. Может, мы тоже ошибки творили. Но что ты будешь делать? Это ж не как Бог, понимаешь, в Библии, взял и вдохнул жизнь в Адама или в кого. Я же тебе говорил, нет? Вхожу в больницу, спрашиваю у няни, в какой он палате. Вхожу, а он уж прикрытый лежит. Отдернул простынь и — вижу.

— Идиоты! — крикнул Левенталь. — Чтоб никого там не поставить!

Макс их оправдал, круто взмахнув рукой:

— Не все и няни знали. Больница большая. — И он продолжал свое: — Вот, еду на юг, хочу все начать сызнова. Я же аванс внес, и всё. Но по правде тебе сказать — не больно много я жду. Выдохся уже весь.

У Левенталя екнуло сердце.

— Выдохся? — сказал он. — Я старше тебя, а так не говорю.

Макс не ответил. Двубортный пиджак сидел нелепо на мощном теле.

— Было время, и у меня возникало такое ощущение, — продолжал Левенталь. — Эти чувства накатывают и проходят… — Брат повернул к нему твердое, темное лицо, и он осекся.

Посидели рядом, помолчали, потом Макс засуетился, встал. Левенталь его проводил к подземке. Улицу придавило туманом. У турникета Левенталь бросил два никеля в щель, Макс кинул через плечо:

— Чего тебе тут со мной маяться.

Но Левенталь прошел через турникет. Стояли у края платформы, пока не заурчал, подбегая, поезд.

— Если чем могу… — сказал Левенталь.

— Спасибо.

— Нет, правда.

— Спасибо. — Он протянул руку.