Комиссар молча пил вино, раздраженный неоправданной тратой и охваченный недугом под названием…

– Любовь, – задумчиво проговорил бармен, полируя бокал‑тюльпан, – вероятно, обладает сходством не только с мигренью, но даже с эпилепсией.

– Любовь, – отозвался Тойер, – честно признаться, это последнее, чего я мог вообще ожидать от жизни…

Небо прояснилось, тонкий снежный покров заблестел под выглянувшим солнцем. Да, каким светлым может быть мир! Полицейский залюбовался маленьким солнечным лучиком, пробившимся к нему, вернее, к бокалу с красным вином, который он воспринимал уже почти как часть своей руки.

Лучик зажег вино, оно ожило – заискрилось, засияло. Могучий сыщик пережил чудо евхаристии в миниатюре, да и вообще – ни эпилепсия, ни мигрень, напав однажды на человека, не покидают его полностью уже никогда. Если бармен прав, а он производит впечатление умного и образованного человека, то, возможно, любовь остается тоже.

Барный пророк смахнул метелкой со стойки несколько крошек; весенняя, еще сонная муха летала между пустыми столиками. Старший гаупткомиссар Иоганнес Тойер ощутил, как по его телу растеклось легкое опьянение, и с редким для него блаженством подумал, что жить на свете все‑таки хорошо.

Dear Fabrizio,

it's too long I didn't write to you. How are you? How is the woman you had last time, which woman do you have this time, I hope you have the same woman. I love like love another woman. We must see.

Your friend Johannes.

Дорогой Фабрицио,

уже слишком давно, как я тебе не писал. Как ты? Как та женщина, которой ты располагал тогда, какой женщиной ты располагаешь теперь, надеюсь той же. Я влюблен увлечен влюблен в другую женщину. Надо повидать.

Твой друг Иоганнес.

Потом, уже в отеле, все разъяснилось. После того как Тойер принял душ, немного поплакал, посмеялся и, спустившись вниз, плотно закусил, ему удалось отыскать в привезенной с собой книге Сару Денцлингер.

Он нашел ее. Она перешла на нелегальное положение в 1974 году. Больше о ней ничего не было слышно. В сухих выражениях описывалось, как были раздавлены ее родители своей потерей, – не единственные родители в те годы. Роня подчеркнула и этот отрывок.

Авторы предполагали, что она погибла где‑то в арабских странах. Во время исчезновения ей было семнадцать лет. Значит, Пильц не взял ее с собой?

10

Они проговорили всю ночь. За это время шум в ушах Ильдирим настолько усилился, что один раз она по ошибке даже подошла к телефону, подумав, что он зазвонил.

Девочка выложила все начистоту. У Ильдирим никогда не хватало на нее времени, и это было справедливо.

Поначалу Тойер и она боролись как львы за Бабетту, но потом она все‑таки оказалась заброшенным ребенком у двух работающих родителей.

Тоже справедливо.

Да, она любит Бахар – в ту ночь она не говорила «мама», – но иногда замечает, что они все‑таки недостаточно знают друг друга. И это справедливо, крыть тут было нечем.

– Ты меня, например, никогда не спрашивала про мой любимый цвет, – сказала Бабетта и помахала рукой, отгоняя от себя сигаретный дым.

Приемная мать испытала облегчение оттого, что девочка сделала это не демонстративно.

– Ну, и какой твой любимый цвет? – устало спросила она.

– Розовый.

– И как это я тебя не спросила раньше?

Какое‑то время они обе молчали.