– Сколько ты прогуляла?

– Только вчерашние уроки, сегодня у нас все равно нет занятий – педагогический день… Я подумала, что завтра, после свободного дня, у меня, возможно, забудут спросить про причину пропуска…

Ильдирим прикидывала, что бы такое могло затмить печальные картины, возникшие в ее сознании: упущенный шанс – Бабетта одна – Бабетта на неправильном пути. Она сама – постаревшая, с горькими складками на лице.

– Слушай, малышка, – она потянулась, почти расслабившись от усталости, – у тебя свои секреты, у меня свои.

– Если это секреты, тогда ты, наверное, ими со мной не поделишься, – последовал лукавый ответ.

– Нет‑нет, одним поделюсь. Его не знает даже Тойер.

– Да?

– У меня довольно много денег.

Бабетта молчала. Слова произвели впечатление.

– Потому что я вкалывала еще во время учебы, да ты знаешь об этом. Я живу экономно до сих пор. Теперь я неплохо зарабатываю и никогда не трачу все до конца. Да, еще я как‑то раз выиграла в лотерею пять тысяч.

– Неужели?

– Угу, некоторое время назад. Мне и самой в это трудно поверить. Разумная Бахар всем хорошо распорядилась. Ведь никогда не знаешь: может, возникнет нужда. Нужда и вправду возникла. У тебя в самом деле все нормально в школе, или ты мне тоже наврала?

– В школе? Да, конечно, все правда, отметки и вообще…

– Когда каникулы?

– Через неделю…

– Значит, ты пропустишь семь дней, ну и наплевать. Для разнообразия мы наврем с тобой вместе. Итак, у тебя опоясывающий лишай, всем будет тебя жалко. Так куда мы съездим?

– С Тойером вместе?

– Нет, мы с тобой вдвоем. Куда тебе хочется? Может, в Турцию? Навестим в Измире моих родителей?

– Вообще‑то Турция меня не очень интересует, – тут же заупрямилась Бабетта.

– Ладно, пускай, – неохотно согласилась Ильдирим. – Но Греция тоже исключается. Туда я не хочу.

– Вот одна страна интересовала меня всегда, – глаза девочки засияли, – туда мне очень хочется…

Что это за страна? США? Тогда уж лучше Греция. Франция? Италия?

– Дания.

На стене темнело пятно. Ильдирим уставилась на него и смотрела, пока оно не стало шевелиться.

– В Данию хочешь? Зимой? Почему в Данию?

– Слушай, если я вернусь из нашей поездки загорелая, кто мне поверит насчет лишая?

Приемная мать, схватившаяся, как за спасательный круг, за педагогику приключений, взглянула на часы. Пора принимать утреннюю порцию антиастматического лекарства – и проветрить квартиру, а то люди решат, что тут пожар, когда из окон повалит дым. Все очень логично. Дания. Что ж, решено.

В середине дня Тойер снова был в Гейдельберге. Снег исчез, зато гаупткомиссар обрел твердую почву под ногами. Легким пружинистым шагом он вошел в рабочий кабинет и приступил к отчету о своей поездке. Дом пасторской вдовы, чай из шиповника, неожиданные сигарки, затем отвлекся – вахмистр Штудер, Глаузер, Базель, Туффенцамер, сумбурно описал свое любовное озарение и наконец вернулся к теме – как произошел прорыв. Да, да, он доверял им всем, доверял их результатам, абсолютно слепо. Но все‑таки захотел составить собственное представление, и не столько о вдове, сколько о вдовце… то есть нет, о мертвеце, об убитом, как теперь можно утверждать с полным правом, поскольку:

– Понимаете, в чем дело? Он был бесплоден!

Хафнер присвистнул сквозь зубы.

– Пильц еще не пришел в сознание; вероятно, его держат в искусственной коме. Но когда очнется, мы узнаем, кого он так боится.