– Точно?

– Точно.

– Ай‑яй‑яй, Бердашкевич. А в прошлый раз вы говорили, что машину пригнать вам приказал Франк.

Бердашкевич снова замолчал.

– Так кто вам пообещал заплатить пять тысяч?

Мне нравилось, как работал Володя – быстро, четко, лаконично, по прямой вел к развязке, словно долго репетировал перед этим. Когда не давал продохнуть, когда выдерживал длинные паузы – театр одного актера, да и только! Много тянул на себя протокол, черт бы его побрал! Если бы не формальности, этих вопросов можно было бы избежать: верблюду ясно, что автомобиль приказал пригнать Коноплев, а никакой не Франк. Просто до сих пор фамилия Коноплева не фигурировала, и Бердаш решил валить все на мертвого Франка, а когда стало ясно, что Коноплева взяли (не зря же Володя залепил ему про «очную ставку»), он понял, что обещанных денег ему не видать, как свободы в ближайшем обозримом будущем, молчать не имело смысла.

– Коноплев. Он меня на работу взять пообещал. А двадцать восьмого мы с приятелем выпили, ну и… сел я в этот «москвич». Шел сильный дождь, не успел затормозить – врезался в тумбу на набережной. Не сильно разбил, но чинить все равно не на что – я же до этого год почти не работал, ни гроша за душой. Ну, Коноплев на этом и сыграл, сказал, что за свой счет починит, а мне придется отработать… Вот и отработал…

– С кем, кроме тех, кого сегодня назвали, вы еще знакомы по делу о киднеппинге?

– Ни с кем. Не знаю я никого… Ну, там, у ствола, видел Онуфриева, жену его… Там все в масках были, кроме меня и Франка, мы позже подъехали. Не знаю я, меня надули, сволочи, сказали, тачку продать…

– Это я уже слышал.

– Да честное слово, гражданин следователь! Шоферил я – и все, больше ничего не делал!..

– Только креститься не надо, Бердашкевич. Поехал туда, не знаю куда, привез не знаю что… Вы ни в чем не виноваты, вас Франчевский с Коноплевым заставили…

– Франчевский ствол у моего живота держал, сказал: «Гони, вздумаешь юлить – пристрелю!» Что я должен был…

– Хватит, Бердашкевич, – скривившись, махнул рукой Сумароков. – Распишитесь в протоколе… – В камеру вошел конвойный. – Уведите его, прапорщик.

Мы остались вдвоем.

– Что тебя связывает с Коноплевым, Володя? – спросил я. Он глубоко вздохнул, размял в пальцах сигарету и жадно затянулся дымом.

– Прошлое связывает. Когда‑то Никитич спецотряд организовал, наподобие «Альфы». Я тогда работал в милиции, после армии, а Коноплев – в КГБ. Мы с ним приятельствовали даже. Он меня в рукопашном натаскивал, стрелять учил «по‑македонски». А то и просто за рюмочкой чая иногда… Он учился в школе контрразведки и у Никитича самым лучшим был. Очень опасный малый… После того как нас расформировали, я уехал в Питер учиться, а он, видишь, частную охранную фирму организовал.

Я рассказал ему о вчерашней слежке за Коноплевым, о встрече в кафе «Сфинкс» и о рации «кенвуд». О блокноте тоже рассказал, умолчал лишь о Жигарине: на это разрешения мне никто не давал.

– Ничего странного. Шорохов держит казино в ресторане Дяди Вити. Не хило?

– Ну, это я знаю.

– А то, что на каждый легальный доллар ставок идет семь долларов в нелегальной сфере, ты знаешь? Тридцать миллиардов в год приносит оргпреступности игорный бизнес. Так что когда речь идет о казино – речь идет о преступниках. Арестовывать их только за это не полагается, но в уме держать надо. Дядя Витя Кудряшов – акционер онуфриевского «Мака», у него в ликеро‑водочном производстве тридцать процентов акций.