Изменить размер шрифта - +
Он приехал на работу примерно на час позже обычного и обнаружил на двери кабинета записку, предписывавшую немедленно явиться к начальству.

— Смотри, что мы сегодня получили, — начал Терещенко, как только он переступил порог. — Здравствуй то есть. Садись и смотри. — С этими словами он протянул Мышкину обыкновенный конверт. Мышкин бегло оглядел его — адрес напечатан, обратного нет — и вынул небольшой листок белой бумаги. «Убийца — Дерюгин, — было напечатано на нем, с орфографическими ошибками и почти без знаков препинания, — и вы менты поганые сами это знаите. А не берете его потому что он вас всех с потрахами купил».

— Ну и что это, по-твоему? — осведомился Терещенко. — Глас народа?

— Народа… — пробормотал Мышкин, вертя в руках бумажку и рассматривая ее со всех сторон. — Или… заинтересованных лиц. Судя по лексике…

— По лексике теперь хрен поймешь…

— Это верно. — Мышкин невольно усмехнулся. — А заключение готово?

— Готово, готово. И там, скажу я тебе, совсем уж черт знает что…

 

Минут десять спустя Мышкин сидел у себя в кабинете, тупо глядя в окно и пытаясь осмыслить полученную информацию. На пистолете, которому по всем законам надлежало быть чистым и незапятнанным, как стеклышко, имелись отпечатки пальцев — некоторые четкие, некоторые смазанные, но все принадлежали одному человеку — Антону Дерюгину. «Сильный номер», — сказал по этому поводу Терещенко. Номер был сильный, но не последний. На журнале «Cosmopolitan» были отпечатки пальцев Кати Козловой, что было совершенно естественно, а вот на книжке Федора Сологуба из серии «Серебряный вихрь» отпечатков не было вовсе. Ни одного. Можно было подумать, что книжка самостоятельно спорхнула с книжной полки и переместилась на журнальный столик. И еще письмо… Письмо, пистолет и книжка… главное — книжка… все это решительно не выстраивалось в один ряд. Или… выстраивалось?.. Мышкин вытащил из тумбочки пачку сухарей с орехами, уже полгода заменявших ему покинутые сигареты, выхватил сухарь и принялся старательно грызть.

В этот момент в дверь постучали — пришел страшно взволнованный Коля.

— Про анонимку слыхали? — воскликнул он, едва переступив порог.

— Я-то слыхал, — удивленно ответил Мышкин. — А вот вы-то откуда знаете?

— Все говорят!

Мышкин только руками развел.

— Знаете что, Коля, — сказал он, — вы пока посидите тут, минуточку буквально, пока я соображу, что к чему. Сухарь хотите?

Сухарь Коля принял охотно и сел на стул в уголочке. Минуты две прошло в молчании, потом он начал беспокойно ерзать на стуле и в конце концов не выдержал:

— Может, мне пока выйти? Вы скажите, если я мешаю… Я могу пока в коридорчике походить…

— Нет-нет, Коля, — встрепенулся Мышкин. — Не надо никуда уходить. Наоборот. Надо бы Женю позвать. Евгения Аркадьича то есть. Но… может, и не надо.

Мышкин не сомневался, что самолюбивый Гаврюшин не идет не потому, что жалеет проспоренного ножика, а потому, что сидит в это самое время у себя в кабинете и ломает голову над результатами экспертизы, надеясь первым сообразить, что это значит.

— Я, пожалуй, позвоню Дерюгину, — рассудил Мышкин. — Придется с ним еще раз поговорить — и, боюсь, не последний. Разговариваем, разговариваем и паки разговариваем… Собственно, поговорить нужно с двумя людьми — с Зуевым и с Дерюгиным, — забормотал он себе под нос.

Быстрый переход