— Бля, долго еще. Он начал всасывать.

— Ни хуя он не всасывает. Вот когда начнет, тогда и надо…

— Что надо?

— Не знаю. Нам легче было. Все-таки вместе.

— Я уже думаю — может, зря? — сказал Игорь. — Может, так ему тяжелее?

— Ага, — сказал Никич. — А надо было, чтобы он один тут валандался.

— Мать жалко, — сказал Игорь.

— Мне, думаешь, не жалко?

— Бедно они живут. Мы и то лучше жили.

— А богатые, ты знаешь, в Чечню не вербовались, — сказал Никич зло. — И в армию не ходили. В армию ходили бедные, вот как этот. Чтоб воевалось лучше.

— Не говори, блядь, — сказал Игорь. — Я как подумаю — двадцать один год парню. Я хуею, дорогая редакция. Двадцать один год — и все…

— Да погоди ты, почему — все? Может, все совсем иначе будет. Может, у него все в шоколаде.

— Да? С чего, интересно?

— А это мы знать не можем, — сказал Никич. — Будущего никто не знает. Я вот, например, за что тут с тобой ошиваюсь?

— А зачем ты тогда во двор гранату кинул? Это тихий двор был.

— Если б я не кинул, — после паузы сказал Никич, — может, ты бы так и не узнал, что он тихий. Ты бы мог уже тогда ласты склеить.

— Ага, — сказал Игорь. — Месяц раньше, месяц позже. Невъебенная разница.

— Невъебенная! — с вызовом сказал Никич. — Мне бы сейчас хоть денек… по-человечески…

— Да, это верно, — вздохнул Игорь.

— Вот и скажи спасибо, — заметил Никич.

Он, кстати, и теперь не знал, был там кто-нибудь во дворе или нет. Врут, что там получаешь ответы на все вопросы. Там иногда забываешь и те ответы, которые знал. Просто большинство вопросов теряет значение, а это совсем другое дело. Вообще, надо заметить, там довольно немилосердно. Солдату легче в том смысле, что от него и тут почти ничего не зависит, так что он привыкает к внезапным переброскам и к тому, что за него все время решает кто-то другой. Правда, и тут и там рано или поздно наступает момент, где надо что-то решать самому. Здесь это чаще всего кончается переходом туда — в случае, если решение правильное или красивое. Там — тоже, наверное, переходом куда-то. Но у Игоря с Никичем пока не было случая это проверить.

Кир жевал, не чувствуя вкуса. Мать очень старалась, это чувствовалось, а вкус был какой-то картонный. Не надо, ох, не надо было убивать начфина. Начфин отнял у него всякую радость от возвращения, и вкус жизни, и чувство, что все теперь будет хорошо. Ногу потерял, человека, хоть и гадского, ни за что шашкой проткнул, — нет, определенно ему перестало везти на войне. Хорошо, что он дома.

Игорь с Никичем ходили вокруг стола и нюхали то из одной, то из другой тарелки. Что-то с ними происходило — то ли они, нанюхавшись, становились телесней, то ли гости пьянели, но некоторые уже на них оборачивались, растерянно изучали пустоту за спиной, хватались за уши или волосы, когда Игорь с Никичем задевали их. Призраки этого не замечали. После выпитого они совсем обнаглели и пересказывали Киру все разговоры за столом.

Кир слушал вполуха. Он смотрел на Таню. Таня не села рядом с ним, и он не знал, как это понимать. Впрочем, она вообще не любила садиться на соседний стул в общих застольях. «Как свадьба получается», — говорила она, улыбаясь виноватой улыбкой, которую Кир не любил. Виноватая-то виноватая, но было в ней сознание правоты. То есть для тебя-то я повинюсь, чтоб тебе легче, но ты пойми, сейчас нельзя.