|
Заголосил, поматывая головой в такт: – Эта рота наступала в сорок первом, а потом ей приказали, и она пошла назад. Эту роту расстрелял из пулеметов по ошибке свой же русский заградительный отряд… Лежат они, все двести, лицами в рассвет… Им, всем вместе – четыре тыщи лет… Лежат с лейтенантами, с капитаном во главе, и ромашки растут у старшины на голове… – Песенка, знаете ли, не вполне политически грамотная, – сказал адмирал осторожно. – Не наш душок. Все эти барды-бакенбарды… Лаврик не шевельнулся – только поднял на него остекленевшие глаза. И произнес лениво, неприязненно: – А кто это к нам пришел? А это его высокопревосходительство, цельный адмирал – какая честь, какая радость, обосраться и не жить… Мало мы вас стреляли в тридцать седьмом, вот что я тебе скажу, хомяк ты толстомордый, пидарас гнойный, крыса береговая, толстожопая, мать твою вперехлест и через клюз, и бабке твоей бушприт в задницу, выблядок позорный… Мазур, застыв в сторонке ждал бури. Не родился еще на свете адмирал, который спустит такое капитану третьего ранга, пусть даже особисту… Но гроза так и не грянула. Улыбаясь глупо и, такое впечатление, подобострастно, адмирал сказал: – Константин Кимович, голубчик, ну что уж вы так… Переутомились, я понимаю… – Мало мы вас шлепали в тридцать седьмом… – сказал Лаврик мечтательно. – Точно тебе говорю… Адмирал и ухом не повел, стоя с кривой улыбочкой на лице. Мазур решительно отказывался понимать происходящее. Какие поправки ни вводи на секретность, какие допущения ни делай, никак Лаврик не может оказаться при нынешнем раскладе старше Бульдога – что по видимой табели о рангах, что по потаенной. А меж тем Бульдог держался, словно нашкодивший юнга перед суровым боцманом. – Кирилл Степанович, – сказал адмирал, виляя взглядом. – Можем мы поговорить, без свидетелей? Мазур молча повернулся и пошел в ту комнату, где у прежнего владельца был кабинет – стол сохранился, массивный, с медными украшениями, пустые книжные полки – неподъемные, сработанные на века еще при королеве Виктории. Сам он здесь практически и не бывал, кабинет ему оказался совершенно ни к чему. – Перебрал Константин Кимович, – сказал адмирал. – Переутомился. Страна пребывания непростая, условия тяжелые… – Да, – сказал Мазур. – Не стоит обижаться на чекиста в таком состоянии… – Да. Адашев упрямо на него не смотрел: – Вот именно, страна пребывания непростая… Постоянные вражеские вылазки – диверсанты, контрреволюционная эмиграция… Вот сегодня хотя бы взять… Возле порта расстреляли нашу машину в упор, из трех автоматов. Генерал-майор Кумышев погиб, и с ним Сережа Марченко… Вы их знали? Кумышева хотя бы? – Нет, – сказал Мазур. – А мы были приятели… Неплохой мужик… – он подошел поближе. – Кирилл Степанович, такое дело… Чуть ли не в центре случилась еще одна вражеская вылазка, патруль примчался на стрельбу, нашел машину, изрешеченную… Убили наповал двух местных товарищей из военного министерства… и вот ведь как… там была ваша жена, она их знала, на экскурсии по городу ездила… Кирилл Степанович, вы, главное, крепитесь… Я имею в виду, ее тоже… убили… Почему-то Мазуру хотелось смеяться – долго, громко, нескончаемо, пусть и невесело. |
