– Здравствуйте, многопочтенные, сильнопочтенные и почти не почтенные, но нашим господином Савариком почтённые!

    Получив от Саварика заранее оговоренного пинка в услужливо откляченный специально для этой цели тощий зад, Каталан опрокидывается на спину, точно большой, яркий жук и орет:

    – Ой, ой! Пропал я совсем! И теперь представление наше никак не состоится, ведь я в нем главный великомученик!

    – А хорошо ли представление, чтобы мы стали тебя слушать? – спрашивает Саварик.

    – Вам ли не знать, господин мой, коли вы сами эту пьесу и сочинили… – стонет Каталан.

    – Тогда, может быть, и неплохое, – говорит Саварик. – А о чем пьеса? Запамятовал! Я много разного насочинял.

    – О человеке.

    – Стоило ли тратить время на предмет столь плачевный? Видать, делать мне было нечего… Да не валяйся ты по траве, как молодой кобель на тухлой рыбе.

    – Благодарю, господин мой. – Каталан встает и не без изящества раскланивается перед публикой. – Мы фигляры перехожие и потому со всяким сбродом схожие, хотя на самом деле чрезвычайно искусные, а представленье наше о том, как была восславлена истина и посрамлены заблуждения. Называется же комедия сия "Поповская ересь".

    Тут все гости, которым хорошо были известны как мнения, так и обычай эн Саварика Нечестивца, врага попов и Монфора, оживились, ибо сразу поняли: эн Саварик приготовил какое-то новое озорство.

    – Пролог! – провозгласил Каталан и замер в полупоклоне.

    Вперед выступили Тюка и Агульон, оба одетые монахами. Чтобы казаться толще, они напихали под одежду соломы. Тюка был, как всегда, с рыжей бородой – он считал, что это вдохновляет его на игру. Агульон прилепил черные усы, а под глазом для смеху намалевал углем синяк.

    Поворачиваясь, "монахи" столкнулись лбами, долго бранились между собой, после чего открыли пролог.

    – Диалог философический! О человеке! – выкрикнул Каталан и, изменив положение, снова застыл.

    – Что есть человек? – с важным видом вопросил Тюка.

    Агульон скорчил возможно более мрачную рожу и отвечал замогильно:

    – Слуга смерти, путник прохожий.

    – Чему уподобим его?

    – Снегу, что тает при первом тепле.

    – Как жив он?

    – Свечой на ветру, гаснущей быстро.

    – Где человек?

    – Во всякого рода борении.

    – Товарищи кто ему?

    – Семеро их: голод, холод, жара, жажда, усталость, болезни и смерть.

    Не позволив публике надолго погрузиться в созерцательное настроение, Каталан завопил что есть мочи:

    – Пролог окончен! Здесь начинается действие удивительной, престрашной и трогательной пьесы, исторгающей слезы, повергающей в ужас и обращающей души на стезю истинной веры!

    Невдалеке от здешнего прихода

    Жила девица Ильдегонда,

    Собой была она красива,

    Чиста душой и не спесива.

    И предалась она вере чистой и истинной и, приняв посвящение, сделалась "совершенною" катаркой, а ересь поповскую отвергла навсегда! А вот и она сама!

    Актерка Ильдегонда постаралась – разоделась на славу.