Это - за. А против - не хочется, чтобы ночью
сделали темную, а утром нашли, как Орлова в уборной, спущенным в очко.
Слышал мой разговор с Колькой Угаровым?
- Головой вниз, ногами вверх! - сказал Монидзе и стал смеяться, должно
быть потому, что смеяться было нечему.
- Ты что ж, считаешь, мной руководят животные инстинкты? - спросил
Абарчук и почувствовал истерическое желание ударить Рубина.
Он снова сорвался с места и пошел по бараку.
Конечно, надоела кукурузная болтушка. Сколько уж дней он гадает о
грядущем обеде в день Октябрьской революции: рагу из овощей, макароны
по-флотски, запеканка?
Конечно, от оперуполномоченного многое зависит, и таинственны, туманны
дорожки к высотам жизни - зав. баней, хлеборез. Ведь он может работать в
лаборатории, - белый халат, заведующая вольнонаемная, не зависеть от
уголовных, он может работать в плановом отделе, заведовать шахтой... Но
Рубин не прав. Рубин хочет унизить, Рубин подрывает силу, ищет в человеке
то, что воровски прокрадывается из подсознания. Рубин диверсант.
Всю жизнь Абарчук был непримиримым к оппортунистам, ненавидел
двурушников и социально чуждых.
Его душевная сила, его вера были в праве суда. Он усомнился в жене и
расстался с ней. Он не поверил, что она воспитает сына непоколебимым
борцом, и он отказал сыну в своем имени. Он клеймил тех, кто колебался,
презирал нытиков, проявлявших слабость маловеров. Он предавал суду
итээровцев, тосковавших в Кузбассе по московским семьям. Он засудил сорок
социально неясных рабочих, подавшихся со стройки в деревни. Он отрекся от
мещанина отца.
Сладко быть непоколебимым. Совершая суд, он утверждал свою внутреннюю
силу, свой идеал, свою чистоту. В этом была его утеха, его вера. Он ни
разу не уклонился от партийных мобилизаций. Он добровольно отказался от
партмаксимума. В его самоотречении было его самоутверждение. В своей
неизменной гимнастерке и сапогах он ходил на работу, на заседания коллегии
наркомата, в театр, гулял в Ялте по набережной, когда партия послала его
лечиться. Он хотел походить на Сталина.
Теряя право судить, он терял себя. И Рубин чувствовал это. Почти каждый
день он намекал на слабости, на трусость, на жалкие желания,
прокрадывающиеся в лагерную душу.
Позавчера он сказал:
- Бархатов снабжает складским металлом шпану, а наш Робеспьер молчит.
Цыпленки тоже хочут жить.
Когда Абарчук, готовясь осудить кого-нибудь, ощущал, что он и сам
подсуден, начинал колебаться, его охватывало отчаяние; он терял себя.
Абарчук остановился у нар, где старый князь Долгорукий говорил с
молодым профессором экономического института Степановым. Степанов вел себя
в лагере надменно, отказывался вставать, когда в барак входило начальство,
открыто высказывал несоветские взгляды. Он гордился тем, что в отличие от
массы политических заключенных сидел за дело: написал статью под
заголовком: "Государство Ленина - Сталина" и давал ее читать студентам. |