|
.. Когда говорили интересное и понятное, Климу было выгодно, что взрослые забывали о нем, но, если споры утомляли его, он тотчас напоминал о себе, и мать или отец изумлялись: - Как - ты еще здесь? О двух правдах спорили скучно. Клим спросил: - А почему узнают, когда правда, когда неправда? - А? - вопросительно и подмигивая воскликнул отец: - Смотрите-ка! Варавка, обняв Клима, ответил ему: - Правду, брат, узнают по запаху, она едко пахнет. - Чем? - Луком, хреном... Все засмеялись, а Таня Куликова печально сказала: - Ах, как это верно! Правда тоже вызывает слезы, - да, Томилин? Учитель молча, осторожно отодвинулся от нее, а у Тани порозовели уши, и, наклонив голову, она долго, неподвижно смотрела в пол, под ноги себе. Клим довольно рано начал замечать, что в правде взрослых есть что-то неверное, выдуманное. В своих беседах они особенно часто говорили о царе и народе. Коротенькое, царапающее словечко - царь - не вызывало у него никаких представлений, до той поры, пока Мария Романовна не сказала другое слово: - Вампир. Она сказала это так сильно встряхнув головой, что очки ее подскочили выше бровей. Вскоре Клим узнал и незаметно для себя привык думать, что царь - это военный человек, очень злой и хитрый, недавно он "обманул весь народ". Слово "народ" было удивительно емким, оно вмещало самые разнообразные чувства. О народе говорили жалобно и почтительно, радостно и озабоченно. Таня Куликова явно в чем-то завидовала народу, отец называл его страдальцем, а Варавка - губошлепом. Клим знал; что народ - это мужики и бабы, живущие в деревнях, они по средам приезжают в город продавать дрова, грибы, картофель и капусту. Но этот народ он не считал тем, настоящим, о котором так много и заботливо говорят, сочиняют стихи, которого все любят, жалеют и единодушно желают ему счастья. Настоящий народ Клим воображал неисчислимой толпой людей огромного роста, несчастных и страшных, как чудовищный нищий Вавилов. Это был высокий старик в шапке волос, курчавых, точно овчина, грязносерая борода обросла его лицо от глаз до шеи, сизая шишка носа едва заметна на лице, рта совсем не видно, а на месте глаз тускло светятся осколки мутных стекол. Но когда Вавилов рычал под окном: "Господи Исусе Христе, сыне божий, помилуй нас!" - в дремучей бороде его разверзалась темная яма, в ней грозно торчали три черных зуба и тяжко шевелился язык, толстый и круглый, как пест. Взрослые говорили о нем. с сожалением, милостыню давали ему почтительно, Климу казалось, что они в чем-то виноваты пред этим нищим и, пожалуй, даже немножко боятся его, так же, как боялся Клим. Отец восхищался: - Это обиженный Илья Муромец, гордая сила народная! - говорил он. А нянька Евгения, круглая и толстая, точно бочка, кричала, когда дети слишком шалили: - Вот я Вавилова позову! По ее рассказам, нищий этот был великий грешник и злодей, в голодный год он продавал людям муку с песком, с известкой, судился за это, истратил все деньги свои на подкупы судей и хотя мог бы жить в скромной бедности, но вот нищенствует. - Это он со зла, напоказ людям делает, - говорила она, и Клим верил ей больше, чем рассказам отца. Было очень трудно понять, что такое народ. Однажды летом Клим, Дмитрий и дед ездили в село на ярмарку. Клима очень удивила огромная толпа празднично одетых баб и мужиков, удивило обилие полупьяных, очень веселых и добродушных людей. Стихами, которые отец заставил его выучить и заставлял читать при гостях, Клим спросил дедушку: - А где же настоящий народ, который стонет по полям, по дорогам, по тюрьмам, по острогам, под телегой ночуя в степи? Старик засмеялся и сказал, махнув палкой на людей: - Вот это он и есть, дурачок! Клим не поверил. |
