Я ощупала стены цилиндра, проплыла по нему, ища щели, окошки, что угодно. Но цилиндр был плотно закупорен.

Вдруг я услышала голоса. Сначала они казались далеким мерным гулом, но вскоре гул усилился, и я даже смогла различить слова. Я их узнала. Родители! Там, снаружи, за стенками чернильной тюрьмы, находились мои родители! И они громко спорили.

– Максим не может быть девкой. Он мужик, и все у него как у мужика! Я это чувствую. Чувствую, что он мой сын. Сын! А не дочь! – с болью кричал папа.

Максим? Кто это – Максим?

– Но ты видел результаты анализов. Его кариотип – женский. У нашего ребенка женская природа, Игорь, и от нее не уйдешь, – спорила мама.

– Я не верю. Я верю своему чутью. Я не хочу, чтобы из Максима лепили какую-то Серафиму. Хочу, чтобы он был мальчиком. Ему так будет лучше, я это точно знаю!

Постойте… Серафима – это мое имя! Как же так… Что там у них происходит? Я что, вернулась в свое прошлое?

– Идти против природы неправильно. Ты представляешь, сколько у него проблем может быть в будущем? В социуме он мужчина. А по природе – женщина. Ты думаешь, это нормально? – не сдавалась мама.

Что? Родители сейчас говорили обо мне? Определяли мою судьбу? А потом скрывали правду? Они решали, кем мне быть – дочерью или сыном! Это же просто невозможно! Я не могла быть… Кем? Гермафродитом?[1 - См. примечания автора на стр. 381.] Какое страшное слово! В школе на биологии мы изучали, что в большинстве своем цветы – гермафродиты, потому что имеют как тычинки, так и пестики. А еще гермафродиты – кольчатые черви и дождевые улитки. Я была… как улитка? Не может быть! Неправда! «А что, если правда? – шепнул внутренний голос. – Подумай, разве ты когда-нибудь чувствовала себя в своей тарелке? Была довольна своим телом, своей жизнью? Разве могла ты, смотря на себя в зеркало, с уверенностью сказать, что это тело – твое? Разве не хотелось заглянуть за свое отражение, чтобы посмотреть, нет ли там кого-то еще? Например, настоящей тебя?»

Внутренний голос был прав. Я никогда не знала, каково быть собой. Меня просто лишили этого права! Но как же так? И мужчина, и женщина… или, может, ни то, ни другое – вот кем я была на самом деле. Но все двадцать семь лет я думала, что я – женщина. На глянцевой поверхности шара я видела прожитую жизнь. Смутные образы оседали на черной стенке призрачной дымкой.

– Он не будет чувствовать себя женщиной, в этом положись на меня. Я его воспитаю так, что у него и мысли такой не появится. Он вырастет настоящим мужиком и не будет сомневаться в этом ни капли. И никто не будет!

– Одумайся, Игорь! В тебе сейчас кричит эгоист, который мечтает о мальчике. Ты хочешь поступить так, как лучше тебе, а не нашему ребенку.

Я била по стенам, тщетно пытаясь их сломать, и кричала сквозь чернила:

– Не делайте меня девочкой! Не повторяйте эту ошибку снова!

Но, конечно же, меня никто не слышал…

– Я делаю так, как лучше ребенку, – огрызнулся папа. – Посмотри на него! У него член. Разве может человек с таким набором чувствовать себя женщиной?

– Это не член! Это…

– Я слышал врача.