|
После того как свеча была поставлена на ночной столик, они долго молча смотрели друг на друга. Потом Жанна пожала руку своей бывшей горничной и прошептала: - Я ни за что бы не узнала тебя, голубушка. Ты очень изменилась, хотя, конечно, меньше меня. И Розали отвечала, глядя на эту седую, высохшую, увядшую женщину, которую она оставила молодой, красивой, цветущей: - Что верно, то верно, вы переменились, мадам Жанна, даже не по летам. Но и то подумайте - ведь не виделись мы двадцать четыре года. Они замолчали и снова задумались. - А ты-то хоть была счастлива? - шепнула наконец Жанна. И Розали, боясь пробудить какое-нибудь уж очень тяжкое воспоминание, проговорила с запинкой: - Да... была... была. Я жаловаться не могу... Мне, конечно, посчастливилось больше вашего. Одно только мутило мне душу - отчего я не осталась здесь... Она оборвала на полуслове, спохватившись, что необдуманно коснулась запретного. Но Жанна продолжала мягко: - Что поделаешь, голубушка. Не всегда приходится делать то, что хочется. Ты ведь овдовела тоже? Потом голос ее дрогнул, и она с трудом выговорила: - У тебя есть еще... еще дети? - Нет, сударыня. - А он, сын твой, что из него вышло? Ты им довольна? - Да, сударыня, он славный парень. К работе усерден. Он полгода, как женился и хочет взять на себя ферму, раз я вернулась к вам. Дрожа от волнения, Жанна прошептала: - Значит, ты больше не покинешь меня, голубушка? - Понятно, нет, сударыня, я уж распорядилась на этот счет, - грубоватым тоном ответила Розали. Они помолчали некоторое время, Жанна против воли вновь сравнивала их две жизни, но без горечи в сердце, смирившись с несправедливой жестокостью судьбы. Она спросила только: - А муж тебя не обижал? - Нет, он был человек хороший, работящий и добра сумел скопить. Он чахоткой умер. Жанна села на кровати, ей захотелось узнать все. - Слушай, голубушка, расскажи мне все, всю твою жизнь. Мне это будет приятно сегодня. Розали пододвинула стул, уселась и начала рассказывать о себе, о своем доме, о своем мирке, вдаваясь в мельчайшие подробности, дорогие сердцу деревенских жителей, описывала свою усадьбу, временами смеялась событиям уже давним, но связанным с приятными минутами жизни, и мало- помалу повышала голос по привычке хозяйки, заправлявшей всем в доме. Под конец она заявила: - Ну, у меня теперь добра хватит. Мне бояться нечего. Потом смутилась снова и добавила потише: - Как-никак, а я всем этим вам обязана, потому я и жалованья от вас не хочу. Нипочем не хочу! Если вы не согласны, я уйду. - Что ж, ты думаешь служить мне даром? - спросила Жанна. - Вот именно что даром, сударыня. На что мне ваши деньги? У меня своих не меньше, чем у вас. Да вы-то сами знаете, сколько у вас осталось от всей канители с закладами да с займами, когда и проценты-то не внесены и растут к каждому платежу? Не знаете? Верно? Ну так я вам скажу. У вас навряд ли осталось десять тысяч ливров дохода. И десяти-то не осталось, понимаете? Ну, да я это все скоро налажу, не сомневайтесь. |
