Часов восемь он просидел в вагончике со сменными трактористами и ремонтниками, угорая от жара работающей на солярке печки и густого табачного дыма, при очередной остановке перебрался в кабину головного трактора.

Зимник сначала ломился по лесотундре и промерзшим болотам, каждые километров десять поезд останавливался, ремонтники, матерясь, выскакивали на мороз и обегали волокуши, проверяя крепление груза, потом дорога выровнялась.

– На реку вышли, на Нюду, – сказал тракторист, огромный, как и его трактор, средних лет мужичина в промасленном полушубке и сбитом на затылок заячьем треухе. – Километров восемьдесят будет нормалек, а потом снова начнется тряхомудина.

– Сколько же вы идете до места? – поинтересовался Лозовский.

– Когда как. Если в трое суток уложимся – считай, повезло.

А то, бывает, и четверо. А если, не дай Бог, запуржит – так вообще.

– Платят-то хоть хорошо?

– Сколько в городе получают, так хорошо. А если как при коммунизме – никакого сравнения. По две-три тысячи за рейс привозили. Купить, правда, на те деньги чего захочешь – хрен в рыло, побегаешь и втридорога переплатишь. Но жить можно.

Можно жить. Я так говорю: рабочему человеку, если руки-ноги есть и голова на плечах, при любой власти жить можно. Что коммунисты, что демократы, рабочему человеку одна холера. Те болтали, эти болтают. Свобода, свобода. Ее на хлеб не намажешь.

А языком трепать и раньше трепали. Только что тогда в курилках, а нынче на митингах.

Быстро стемнело. Зачернел лес по левому пологому берегу, правый был высокий, голый. Над его увалами взошла и поплыла, сопровождая поезд, полная ледяная луна. Тракторист словно бы подобрался за рычагами, время от времени останавливался, высовывался из кабины, шарил по заснеженному руслу фарой– искателем.

– Вешки гляжу, – объяснил он Лозовскому. – Тут родники, подмывают лед. Не дай Бог проглядеть. Вон видишь – парует? Это открытая промоина, ее видно. А других не видно. Сверху лед и лед, снегом замело. А сунься туда – и ухнешь, с концами, поминай как звали. За вешками дорожники следят, но и самому нужен глаз да глаз.

– Такие случаи были?

– С нашими нет. Наши тут каждый поворот знают. А с городскими бывает. Особенно по весне. Поедут на вездеходе на рыбалку, глаза водярой зальют – и сами к рыбам. В Нюду-то тебе зачем?

– Насчет работы хочу узнать.

– В городе не узнал?

– В городе наобещают с три короба. Надо на месте посмотреть, с народом поговорить.

– Это ты правильно, – одобрил тракторист. – На слово никому верить нельзя. Слова все насобачились говорить, только слушай... Вон твоя Нюда. Видишь – огни справа? Это и есть Нюда.

Подальше – это аэропорт, раньше сюда гидросамолеты летали, сейчас на вертолеты перешли. А сам поселок ближе, за бугром.

Когда-то тут староверы жили. Как нефть нашли, они дальше ушли, на севера. А поселок под вахтовый приспособили. Тут у «Нюда– нефти» склады, заежка, общежития для холостяков. Семейные в избах. Но семейных мало, конторские, а так народ все больше в городе, оттуда вертолетами возят.

Огни поселка приблизились, чуть ниже аэропорта затеплилось круглыми огнями иллюминаторов что-то вроде пассажирского двухпалубного теплохода, над ним помигивали не в лад красные неоновые буквы, всего две, не подряд: «П... а...»

– Ресторан «Причал», – объяснил тракторист. – Один армяшка держит, Ашот. Купил дебаркадер, устроил в нем ресторан. Ресторан не ресторан – кафешка. Кормят хорошо, ничего не скажу, но цены кусаются. Иной раз остановишься, а иной раз только слюни сглотнешь и мимо проедешь.