Рында ударила, как показалось Лозовскому – оглушительно громко, в тамбуре его обдало сухим теплом калорифера, он толкнул вторую дверь и оказался в просторном зале с низким потолком, задрапированным рыбацкими сетями. В ячеях сети торчали пробки от шампанского – следы чьих-то лихих разгулов.

Ресторан работал, хотя посетителей было всего четверо.

Довольно молодые, интеллигентного вида, «конторские» – они сидели за угловым столом без скатерти, пили пиво из высоких стеклянных кружек и играли в карты. В преферанс, определил Лозовский по листу, расчерченному для пули. Остальные два десятка столов щетинились ножками поставленных на них стульев.

Конечно же, это был не ресторан, а кафе, теплое, обжитое, с гардеробом в углу, с баром с высокими круглыми табуретами.

Над стойкой вполголоса бормотал цветной телевизор, убеждая в преимуществах зубной пасты «Блендамед». За стойкой, подперев волосатой рукой небритую щеку, дремал грузный пожилой армянин в черной кожаной жилетке, с большим мясистым носом, с густыми усами и низким лбом. Это и был, судя по всему, хозяин ресторана «Причал» Ашот Назарян, сына которого, 22-х летнего Вартана Назаряна, обвинили в злостном хулиганстве за драку с журналистом Степановым.

При появлении Лозовского конторские отвлеклись от игры, с любопытством посмотрели на незнакомого человека и вернулись к пуле. Ашот Назарян что-то сказал по-армянски, возник молоденький чернявый официант, услужливо принял у Лозовского «аляску» и шапку, почтительно проводил к столу, снял с него стулья, ловко набросил крахмальную скатерть, расставил приборы. Подошел хозяин, пузатый, на тонких кривых ногах, заулыбался, закланялся:

– Я Ашот. Ашот Назарян из Карабаха. «Парень веселый из Карабаха, так называют всюду меня». Слышал такую песню, уважаемый? Про меня. Кушать будем?

– Будем.

– Немного выпивать будем?

– Будем. Народу-то у тебя, уважаемый, – не протолкнуться, – пошутил Лозовский.

– Зима, уважаемый. Мало работы. Аванс дают, получку дают – есть работа. Вахта меняется – есть работа. Вахта меняется, погоды нет – много работы.

– А летом?

– Летом хорошо, много работы. Туристы на теплоходе плывут, где кушать будем? У Ашота кушать будем. Рыбаки на путину идут, с путины идут, речники навигацию открыли-закрыли, геологи прилетели-улетели – все к Ашоту идут. Ашота все знают.

На всей Нюде знают, на Оби знают. Лаваш дам, зелень дам, лобио дам?

– Давай, – кивнул Лозовский.

– Люля-кебаб дам?

– Давай.

Ашот нагнулся к Лозовскому, дохнув чесноком, доверительно спросил:

– Чачи дам?

– Обязательно. Кчюч дашь?

– Кчюч не дам. Кчюч! Для кчюч молодой барашка нужно. Где взять молодой барашка? Нет здесь молодой барашка. Откуда знаешь кчюч? Кушал кчюч?

– Было дело, угощали.

– Где угощали?

– В Шуше.

– Ты был в Шуше? Был в Карабахе? – недоверчиво спросил Назарян.

– Был, – подтвердил Лозовский.

– Когда был? До был или после был?

– Во время.

– За кого воевал? За азеров воевал – не говори. За наших воевал – тоже не говори. Не хочу знать. Забыть хочу. Не могу забыть. Какой Карабах был! Наши – ваши. Какие ваши, какие наши? Одна земля – все наши. Дружно жили, весело жили.

«Парень веселый из Карабаха». Где теперь тот Карабах? Где теперь тот парень?

Приглушенно ударила рында, дверь распахнулась от пинка, в зал ввалилось нечто в белом овчинном тулупе до пят, какие выдают часовым и железнодорожной охране, обвязанное по глаза башлыком, приказало:

– Ашот, чачи!

– Чума на мою голову, опять пришел! – пробормотал Ашот и кинулся к вошедшему, семеня кривыми ногами и угодливо улыбаясь, стал суетливо помогать ему выйти из тулупа, размотать башлык, приговаривая при этом:

– Ай, спасибо, уважаемый, не забываешь Ашота.