|
Оба вволю потешились с Фрозиной, и когда она потеряла все тридцать два прекрасных зуба, которыми одарила ее природа, настоятель пожелал убить ее своим способом. Несчастную заставили проглотить сулемы вместе с царской водкой, и ее страдания и конвульсии были настолько сильны, что не было никакой возможности удержать ее с тем, чтобы насладиться ею. Тем не менее Хризостом своего добился, и его наслаждение было ознаменовано необыкновенным разгулом. Мы захотели последовать его примеру и убедились, что не существует в разврате ничего более пикантного, чем способ наслаждения, который предпочитал Хризостом. В этом нет ничего удивительного: в такие моменты в женщине сокращается каждая мышца, она испытывает столь мощные ощущения, что они электризуют вас даже помимо вашей воли. - Жюстина! - вскричал Клемент, перебивая своего собрата. - Вы слышите: Хризостом рассуждал точно так же, как я. Лучший способ возбуждения всех чувств заключается в том, чтобы вызвать в предмете наслаждения как можно более сильные ощущения. - Но кто в этом сомневается? - заметил Северино. - Неужели ради этого стоило прерывать Жерома? - Самое интересное в том, - продолжал рассказчик, - что никто на свете не был уверен в этом так, как Хризостом, и никто так часто и так успешно не использовал это на практике. Фрозина скончалась в этих муках в тот момент, когда член Бонифацио находился в ее анусе, член Хризостома - во влагалище, а мой - у нее подмышкой. И это была не единственная наша жертва в тот вечер. Мы расправились таким образом с шестью обитательницами сераля: трое содрогались в предсмертных муках, и мы снова сношали каждую в вагину, в зад и в рот. После девушек мы попробовали юношей и тем восстановили свои силы. Наши оргии прерывались философскими беседами: какникак мы творили жуткие дела и подсознательно пытались оправдать их, и более других в этом преуспел Хризостом. Однажды он прочитал нам следующую лекцию. - Просто удивительно, что люди по своей глупости придают какое-то значение морали; я, например, ни разу не ощутил в ней какой-нибудь потребности: порок опасен только тем, что он не является всеобщим. Никому не понравится соседство заразного больного, потому что все боятся заразится, но когда человек заболел сам, бояться ему уже нечего. Среди членов абсолютно порочного общества не было бы никаких недомолвок, все были бы развращены в одинаковой степени и без опаски общались бы друг с другом. В таком случае опасной станет добродетель: перестав быть общепринятой привычкой, она сделается заразной и вредной. Только такой переход от одного состояния к другому может иметь определенные неудобства, потому что люди остаются прежними. Зато совершенно безразлично - быть добрым или злым, поскольку все обладают и тем и другим качеством; только если начинается мода на добродетельность, становится опасным быть злым, и наоборот, опасно быть добрым, если все остальные развращены. |
