|
Улыбнувшись и отвесив всем полупоклон, Хранитель тяжелой походкой направился туда, где стояли Владетель и Лутерин. Эсикананзи и Аспераманка приветствовали друг друга, и Эсикананзи спросил: – Сегодня твой друг более общителен? Получив отрицательный ответ, Хранитель обратился к Лутерину, пытаясь придать своим словам оттенок искренности: – Что ж, то, что ты сейчас увидишь, может быть, разговорит тебя. Очень быстро обе важные персоны оказались в кольце приглашенных, и Лутерин осторожно протиснулся из центра группы. Кто-то тронул его за рукав. Он повернулся и увидел пару широко раскрытых глаз. Перед ним стояла стройная женщина и смотрела на него с испугом, с потрясенным вниманием, но осторожно. На женщине было платье до пола из темно-багрового бархата, с воротником из тонких кружев. И хотя женщина была уже немолода и лицо ее осунулось по сравнению с былыми временами, Лутерин немедленно узнал ее. Он тихо произнес ее имя. Инсил кивнула, словно ее подозрения подтвердились, и прошептала: – Говорят, будто ты передвигаешься с большим трудом и никого не узнаешь. Как всегда, сплошная ложь! Видишь, Лутерин, как тяжело воскреснуть из мертвых и оказаться в той же лицемерной толпе – только постаревшей, еще более жадной... испуганной. Как ты находишь меня, Лутерин? Откровенно говоря, ее голос показался ему жестким, лицо мрачным, а обилие драгоценностей в ушах, на запястьях, на пальцах, удивило. Но более всего Лутерина поразили глаза Инсил. Они изменились. Зрачки казались огромными – из-за того внимания, с которым она смотрела на него, решил он. Белков почти не было видно, и он восхищенно подумал: «В этих зрачках можно увидеть душу Инсил». Но ей нежно сказал: – Два профиля в поисках лица? – Я уже об этом позабыла. Жизнь в Харнабхаре с каждым годом становится все скучнее – грязнее, мрачнее, лживее. Но этого следовало ожидать. Все оскудевает. И наши души тоже. Она потерла руки – жест, которого он не мог припомнить. – Но ты продолжаешь жить, Инсил. Ты самая красивая женщина из всех, кого я помню. Это признание далось ему не без усилия, и он понял, сколько труда потребуется для того, чтобы снова научиться общению. Преодолевая трудности светской беседы, он чувствовал, как в нем просыпаются старые привычки – среди прочих и привычка неизменно быть вежливым с женщинами. – Не лги, Лутерин. Колесо изготовлено для того, чтобы превращать мужчин в святых, не правда ли? Ты обратил внимание, что я не спрашиваю тебя о том, что ты чувствовал там? – Ты вышла замуж, Сил? Ее глаза стали огромными. Она прошептала чуть слышно – но ее слова так и сочились ядом: – Конечно вышла, болван! Эсикананзи лучше обращаются с рабами, чем с членами своей семьи. И какая женщина сможет выжить в этой глуши, не продав себя предусмотрительно человеку с тугим кошельком? Она пошатнулась. – Мы уже всесторонне обсудили этот знаменательный вопрос, когда ты был одним из кандидатов. Она говорила чересчур быстро для него. – Так ты продалась, Сил? Что ты имеешь в виду? – Ты полностью оторвался от жизни, после того как воткнул нож в своего столь горячо любимого папу. Не сказать, чтобы я очень уж сильно винила тебя в том, что ты прикончил человека, который убил того, кто забрал мою драгоценную невинность, – твоего брата Фавина. Слова, произнесенные с наигранной бодростью, пока Инсил улыбалась проходящим мимо, мгновенно открыли в сердце Лутерина старую рану. Сколько раз внутри Колеса он вспоминал водопад и смерть брата. Вопрос, почему Фавин, многообещающий молодой офицер, решился на последний прыжок, остался; объяснения отцовского духа не дали ему нужного ответа. |
