|
Возможно, он сам все время старался не замечать ответ. Забыв о том, кто в этой толпе людей с бледными губами мог увидеть его, он схватил Инсил за руку. – Что ты хочешь сказать о Фавине? Ведь он покончил с собой. Она резко вырвалась, улыбаясь. – Ради Азоиаксика, не трогай меня. Мой муж здесь, и он смотрит. С этих пор между нами ничего не должно быть, Лутерин. Ступай прочь! Мне больно на тебя смотреть. Он оглянулся по сторонам, лихорадочно обшаривая взглядом толпу. С другого края зала на него с неприкрытой враждебностью глядела пара глаз на длинном лице. Он уронил бокал на пол. – О, Прародительница... только не Аспераманка, этот предатель! Красное вино пропитало белый ковер. Махнув рукой Аспераманке, Инсил проговорила: – Мы хорошая пара, Владетель и я. Он хотел невесту из благородной семьи. Мне нужно было выжить. Мы умеем делать друг друга счастливыми. Когда Аспераманка отвернулся к своим собеседникам, Инсил язвительно произнесла: – Все эти мужчины в коже, отправляющиеся верхом в леса... почему они так любят вонь друг друга? Когда они съезжаются вместе, эти кровные братья, в лесной глуши, то творят там тайные дела. Твой отец, мой отец, Аспераманка... Фавин был не похож на них. – Я рад, если ты любила его. Мы можем уйти отсюда и поговорить наедине? Инсил с отвращением оглянулась на присутствующих. – Что нам принесет этот краткий миг откровенности, сколько сложностей и бед? Столько же, сколько принесло мне мое недолгое счастье. Фавин был не из тех, кто так рвется в каспиарны со своими толстозадыми приятелями. Он ездил ко мне. – Ты сказала, что мой отец убил его. Ты пьяна? В том, как Инсил говорила и как держалась, сквозило безумие. Снова оказаться рядом с ней, ступить в круг старых мучений – время будто остановилось. Словно отворили старый пыльный шкаф; но привычные вещи приобрели от старости вид уродливый и обветшалый. Инсил не удосужилась даже кивнуть головой. – У Фавина было все, для чего стоило жить... например, я. – Не так громко! – Фавин! – закричала она, и все головы повернулись к ним. Инсил двинулась сквозь толпу, Лутерин шагнул за ней. – Фавин узнал, что «охота» твоего отца подразумевала поездки в Аскитош и что отец – олигарх. Фавин все понял. Он бросил вызов твоему отцу. Твой отец застрелил его и сбросил с края утеса. Женщина, исполняющая роль хозяйки, прервала их разговор, и они отошли друг от друга. Лутерин взял новый бокал йядахла, но тут же поставил вино, так сильно тряслись руки. На миг ему снова удалось обратиться к Инсил, перебив церковника, который что-то втолковывал ей: – Инсил – то, что ты сказала, ужасно! Откуда ты узнала, что отец убил Фавина? Ты была там? Или ты лжешь? – Конечно нет. Я узнала потом – когда ты валялся без чувств – своим обычным способом, подслушала. Мой отец все знал. Он был доволен – смерть Фавина была мне наказанием... Я просто не могла поверить в то, что услышала. Когда он обо всем рассказал моей матери, та смеялась. Я не верила своим ушам. Но в отличие от тебя не упала в обморок длиной в год. – Но я ничего не знал... я ни о чем не подозревал, даже вообразить не мог. Она взглянула на него с презрением, зрачками в пол-лица. – Ты и сейчас сама наивность. Роковая наивность. О, я могу все рассказать... – Инсил, только не говори никому, иначе наживешь кучу врагов. Но ее взгляд был тверд, и она снова рассмеялась. – От тебя мне нет и никогда не было никакого толку. Я уверена в том, что дети интуитивно чувствуют настоящий нрав родителей, не тот, который родители показывают всему миру. |
