боком. Прикрывая лицо, вышел наружу. Ветер ошеломлял, душил, незастегнутое

пальто рвало плечи, взлетая к затылку. Влез в один из кузовов.  Смерзшейся

грудой лежали ледяные манекены в полевой форме. Некоторые  успели  достать

противогазы, некоторые  даже  успели  их  надеть.  Выдрал  из  груды  один

автомат, потом другой. Волоча в каждой  руке  по  автомату,  доковылял  до

машины. Снегопад усиливался, - бешеная, сверкающая пляска в лучах  фар,  и

тьма вокруг.

     Город не очень пострадал. Видимо, бомба взорвалась  где-то  южнее,  в

районе химкомбината - поговаривали,  что  там  выполняют  заказы  военного

ведомства. Наверное, оттуда и тянуло странным  сладковатым  угаром.  Часто

приходилось разворачиваться у завалов, у перевернутых автобусов  и  машин.

Один раз автомобиль будто въехал на каток; всю улицу, и бог знает  сколько

еще улиц, залила лопнувшая канализация. Его опять сильно занесло, он  едва

не врезался в растоптанный девятиэтажный дом, прокопченный долгим пожаром.

Здесь он тоже предпочел вернуться и поискать объезд.

     По знакомой лестнице поднялся на третий этаж. Поставил  автомобильный

фонарь на пол, долго возился с ключами - не  слушались  пальцы.  Потом  не

открывался замок. Наконец вошел. Словно бы вышел обратно на улицу.  Здесь,

за  столь  надежно  запертой  дверью,  здесь,  где  всегда  еще  с  порога

охватывало чувство тепла, уюта и покоя, выла  и  вихрилась  та  же  пурга,

опаляла щеки, стены обросли серыми от  пепла  сугробами,  и  край  пола  -

неровный, иззубренный - обрывался в  пустоту.  Там  несся  снежный  вихрь,

глубинно мерцая от света фар внизу. И она, присыпанная  пеплом  и  снегом,

лежала лицом вниз на полу кухни, и кастрюля из-под супа лежала в полуметре

от ее головы, и  кусочки  мяса,  моркови,  сельдерея  вмерзли  в  твердую,

заиндевелую кипу волос.

     Тесть был, как всегда, в кабинете. Здесь часть стены внесло внутрь, и

она, раскрошив книжный шкаф и  письменный  стол,  распалась  на  несколько

плоских обломков. Трещины были  плотно  забиты  черным  снегом.  Из  одной

неловко  торчали  пальцы,  сжимавшие  шариковую  ручку.  Человек  едва  не

разорвал себе руки в тщетных попытках сдвинуть обломки, потом вернулся  на

кухню, осторожно оторвал от пола жену - на одежде и на обожженной щеке  ее

торчали тоненькие, неровные  крылышки  мутного  льда.  Он  обломал  их  и,

зацепив двумя пальцами фонарь, вышел на лестницу. Прислонив жену к  стене,

аккуратно запер дверь.

     У машины, мерно мурлыкавшей на холостом ходу, он  оглянулся  на  дом.

Была какая-то запредельная насмешка в  гротескно  решетчатой  обнаженности

сотен одинаковых клеток. Вон там жил  кибернетик,  в  которого  жена  одно

время была влюблена, вон  там,  где  смятое  пианино  свесилось  в  пургу.

Вспоминая, как ревновал, он открыл дверцу и  хотел,  как  всегда,  усадить

жену рядом с собой, но она не помещалась, она  замерзла,  вытянувшись.