уложил ее на заднее сиденье.

     Возле магистрата новая  мысль  пришла  человеку  в  голову.  Крепкое,

старинное  здание,  фасадом  обращенное  к  северу,  удивительно  уцелело.

Уцелели почти все стекла. Уцелели рвущиеся, хлопающие по  ветру  флаги  по

обе стороны парадного подъезда. Тормозя, человек проехал  мимо  ушедшей  в

снег важной машины; внутри темнел, запрокинувшись, ледяной манекен  шофера

- он так и не дождался пассажира. Обдирающая, как наждак, пурга  ворвалась

в кабину. Визгливый грохот распорол шипение  и  завывание,  летящие  клубы

снега озарились пульсирующим оранжевым светом. Приклад колотился о  плечо.

Беззвучными призрачными водопадами  стекла  фасада  срывались  в  пляшущую

мглу, один из флагов вдруг отделился от стены и, напряженный,  как  парус,

косо полетел вниз. Короткий красный огонь  выплескивался  из  дула.  Глаза

слепли от леденеющих на щеках слез, руки свело судорогой - но от ужасающей

пошлости, претенциозности происходящего его тошнило.

     Потом тошнота не прошла - усилилась, начались спазмы, а желудок давно

был пуст, и лишь немного желчи выбросилось в рот. Задыхаясь, человек хотел

выплюнуть желчь на лежащие в снегу пустые автоматы, но тут из носа хлынула

кровь - кровь в нем еще была. Сколько же здесь рентген? У него  звенело  в

голове, все качалось.

     С женой на руках он спустился в подвал, уложил ее  на  диван.  Накрыл

своим пальто, подоткнул в ногах, чтобы ей было теплее. Прилипший к  пальто

снег не таял.

     Автомобильный фонарь наполнял подвал бесчеловечным белым светом.

     Что-то пробормотав, человек поспешил обратно, наверх. Через несколько

минут вернулся, неся полупустую  бутылку  коньяку.  Закрыл  люк  -  крышка

лязгнула, рухнув в пазы, и  завывание  ветра  сразу  стало  далеким  и  не

важным.

     Налил в рюмку.  С  губ  в  спокойном  морозном  воздухе  слетал  пар.

Пригубил, зашелся кашлем, расплескивая ледяной коньяк. Едва переведя  дух,

отчаянно  выпил,  налил  снова,  рюмка  колотилась  в  его  руке,   тускло

отблескивающие капли слетали с кромки стекла. Снова выпил, спеша, но  зубы

у него все равно стучали. Оторвал рюмку от губ,  и  она,  лишившись  опоры

губ, заплясала в пальцах и выпрыгнула из них, сверкнула в сторону, в тень.

Сел на край дивана, сбросил пальто на пол  -  разлетелись  рыхлые  полоски

снега, - ковыляющими пальцами раздергал красивую  тесьму  у  ворота,  стал

сдирать блузку, надетую, как он любил, на голое тело.  Тонкая  отвердевшая

ткань отделялась вместе с кожей, ошпаренной разливом супа. Едва  не  падая

от поспешности, бросился к аптечке, щедро смазал бурые проплешины мазью от

ожогов. Потом выплеснул на ладонь немного коньяку и принялся растирать  не

захваченную ожогом кожу.  Хрипло  дыша,  пристанывая  при  каждом  вздохе,

человек работал исступленно, точно боялся опоздать. Через некоторое время,

вдруг спохватившись, поднес горлышко к ее  губам,  попытался,  невнятно  и

ласково воркуя, разжать ей челюсти и дать выпить глоток. Не  сумел.  Снова

плеснул на ладонь.  Вдруг  замер,  ошеломленный  догадкой,  -  задергалось

иссеченное пургой лицо.