Изменить размер шрифта - +

 

Искаженное лицо женщины озарилось румянцем чувственного экстаза, и она поспешно закрыла себя вуалью и вышла. По ее щекам текли крупные, истерические слезы, и ее глаза померкли, а губы и нос покраснели и выпятились, и все лицо стало напоминать вытянутую морду ошалевшей от страсти собаки.

 

Она догадалась, что она гадка, и закрылась вуалем.

 

Когда она проходила мимо швейцара, тот молча подал ей, хранившееся у него за обшлагом ливреи, письмо с адресом «живчика», а она бросила ему трехрублевый билет и села в сани, тронув молча кучера пальцем.

 

– Инда земли не видит от слез! – заметил своему собеседнику швейцар. – А ему хоть бы что!

 

– Да, нонче себя мужской пол не теряют напрасно.

 

 

 

 

XI

 

 

Молодой Валериан собственноручно запер дверь за дамою и, возвратясь в гостиную, вынул из кармана панталон скомканные деньги и начал их считать.

 

Из-за двери, на которую Валериан указал гостье, в самом деле послышался голос его матери. Она спросила:

 

– Ты что-то делаешь?

 

– Да я уж сделал.

 

– Ты можешь купить «промышленные»: все уверяют, что они к весне сыграют вдвое.

 

– Maman, я знаю кое-что повыгоднее.

 

– А что такое, например?

 

– Ну, мало ли! Теперь ведь посыпают персидским порошком ростовщиков, и даже наш «взаимный друг» Michel окочурился… В их место нужно же нечто новое.

 

– Вот то и есть, но что же именно?

 

– Ах, maman! Это возможно только тому, кого, как меня, считают беззаботным мотом, у которого нет ничего за душою.

 

За дверью что-то резали и положили ножницы.

 

– Вы, maman, что-нибудь шьете?

 

– Да, мой сын, я зашиваю свои дыры, я чинюсь… подшиваю лохмотья, которых не хочу показать моей горничной.

 

– Это, maman, очень благоразумно и благородно.

 

– Но неприятно.

 

Юноша хотел что-то ответить, но промолчал, и только кадык у него ходил, клубясь яблоком.

 

За дверью опять послышалось, как что-то отрезали ножницами и снова положили их на место, и в то же время хозяйка сказала:

 

– Я думаю, что ты гораздо больше бы выиграл, если бы помог дяде Захару поправить увлечения его молодости. Лука это наверное бы оценил и стал бы принимать нас.

 

– Очень может быть, maman, но я ведь не самолюбив и не падок на то, чтобы хвалиться, где меня принимают.

 

– Но он бы тебе просто дал много денег.

 

– Что ж, я очень рад, но только как это сделать?

 

– Надо взять бумагу, которой боится дядя Захар.

 

– То есть, милая мама, ее ведь надо украсть!

 

– У тебя такая грубость, что с тобой нельзя говорить.

 

– Maman, я ничего не грублю, а я только договариваю то, чту надо сделать.

 

– Неправда. Эта женщина сама все тебе сделает.

 

– Э-э! ошибаетесь! Эта женщина есть превосходный агент и превосходный математик, но ее же не оплетеши.

 

– Однако же она считает тебя игроком и мотом.

 

– Да, maman, но я употребляю очень большие усилия, чтобы устроить себе такую репутацию, только из-за того, что это должно сослужить мне службу при новом курсе.

Быстрый переход