Хотя мой Микеланджело, признаться, так себе.
– Твой?..
– Но их мы повесим в темном углу, и никто ничего не заметит. И не забудь, что у тебя еще есть кое какие картины – те, что сложены наверху. Их можно либо повесить, либо выручить за них наличные деньги.
Возбуждение от идеи охватило Джулию, и слова полились потоком. На какое то время она превратилась в настоящего художника и планировщика. Винченцо смотрел на нее с ироничным восхищением.
– У тебя все уже было отработано, не так ли?
– Вовсе нет. Это пришло ко мне только что, из за того телефонного звонка, но теперь все прорисовывается четко.
– Подожди, я не успеваю за тобой.
– И не надо. Просто соглашайся со всем, что я говорю, а остальное я беру на себя.
– Ну так говори мне, что мы будем делать.
– Делать мы, наверное, ничего не будем, – ответила она с сожалением, – но если бы делали, то я посоветовала бы тебе начать с разработки планов.
Скоро карнавал…
– Через несколько недель. Нам потребуется не меньше года, чтобы подготовиться к открытию…
– Я это знаю, но ты можешь организовать большой прием во время нынешнего карнавала и сделать заявление для прессы.
– Прием… – задумчиво повторил Винченцо. Когда я был мальчишкой, у нас здесь бывали грандиозные карнавальные вечера. Какие были костюмы, какие потрясающие маски! – Он неожиданно усмехнулся, вспоминая. – Знала бы ты, что мы вытворяли!
– Могу себе представить. И все под надежной защитой масок, разумеется.
– Конечно. Маски именно для этого и нужны.
Когда все это начиналось сотни лет тому назад, маски весь год были под запретом. Но в последние несколько недель перед карнавалом любой человек мог скрыть свое лицо, стать кем то другим и делать что душе угодно. Потом ведь был целый Великий пост – достаточно времени для того, чтобы исправиться и вообще все загладить. Эта традиция жила долго.
– А тебе много всего приходилось заглаживать? поддразнила его она.
– Ну… – сказал он с задумчивым выражением, пожалуй, средне.
– Гмм!
– Может, чуточку больше. Среди молодых людей… – Винченцо остановился с видом человека, тщательно выбирающего слова, – скажем так: сдержанность не причислялась к добродетелям.
– Наверняка помогало и то, что ты – Монтезе.
– Чепуха. Я был в маске, и никто не мог меня узнать.
– Неужели? – насмешливо спросила Джулия.
– Ну.., возможно. – И он снова улыбнулся, вспоминая дни беззаботного веселья, когда на него еще не обрушилось тяжкое бремя.
– Держу пари, что очередь из девушек тянулась аж до середины площади Святого Марка.
Винченцо сделал обиженное лицо.
– Почему это только до середины?
Он пристально смотрел на свой бокал с красным вином и видел там все: тот вихрь красок и разгоряченных лиц, ту опасную свободу и то, как смело он иногда ею пользовался.
Винченцо любил это предчувствие чего то замечательного, что вот вот должно было произойти, но оно ушло из его жизни, утекло по извилистым улочкам вместе с его бурной юностью.
Лишь однажды, совсем недавно, он вновь испытал это чувство – под покровом одной страстной и сладкой ночи, в постели с женщиной, которая заинтриговала и свела его с ума с первого мгновения. Она занималась с ним любовью так пылко и так самозабвенно, что это поразило и даже потрясло его.
После этого он внушил себе, что она принадлежит ему, и это оказалось самой большой его ошибкой. Но в те несколько бурных часов он знал, что она принадлежит карнавалу – прекрасная, таинственная, непредсказуемая…
– Твои мысли читаются у тебя на лице, – заметила наблюдавшая за ним Джулия. |