Этансон скромно стоял в дверях, руки у него были покрыты пылью, на лице застенчивая улыбка.

— Устроим-ка мы пир! Но сначала я приведу в порядок посуду. Отпразднуем новоселье как положено. Жюльен, сходи в огород за овощами, а я займусь тарелками, а то ты их перебьешь.

После обеда капрал только раз соизволил вылезти из кресла, чтобы смазать замки и дверные петли. Он работал с беззаботной небрежностью, напевая веселый мотивчик.

«Я знаю, что ты негодяй, — думал Жюльен, уставясь ему в затылок, — и для тебя не секрет, что я это знаю. Одним словом, приятель, поладить нам не удастся».

Больше всего на свете он хотел угадать, где спрятал капрал коричневую папку, но это было трудно. У Этансона была возможность за час, проведенный в доме без свидетелей, подыскать надежный тайник.

Отправившись в огород, Жюльен увидел, как через отдушину подвала из дома удирали зверьки — лисица и барсук, которых вторжение незнакомцев вынудило к немедленному переселению. Он собрал для матери овощи и отнес на кухню. Когда та принялась отчитывать его за грязные следы на только что вымытой плитке пола, мальчик пожалел о времени, проведенном в хижине садовника. Прощай походное житье-бытье, сидение у костра, спанье на соломе и умывание колодезной водой… Жизнь вошла в прежнюю колею, вернув их в ряды серых обывателей.

Но больше всего Жюльена раздражала манера матери бродить по комнатам, легонько дотрагиваясь кончиками пальцев до мебели, и не для того, чтобы проверить, насколько она чиста, а скорее чтобы лишний раз убедиться в ее существовании. Ненавидел он и деланное восхищение, которое Клер демонстрировала по любому поводу, и эту ее мечтательную полуулыбку.

В глубине кухонного шкафа мать нашла банки с мастикой, ветошь для полировки мебели и средство для чистки серебряных изделий. Через несколько дней дом засияет от подвала до чердака, дойдет очередь и до сада, заросли шиповника подстригут, превратив в живую изгородь, и романтика первых месяцев их жизни в усадьбе отойдет в область воспоминаний.

«Не отправит ли меня Клер снова в пансион? — спрашивал себя Жюльен. — Ведь капрал рано или поздно очистит поле, и когда у нее будут деньги, она просто наймет вместо меня батраков». Такая перспектива его ужаснула.

Чтобы пир был пиром в полном смысле слова, требовалось начистить серебряные канделябры. Наконец, с наступлением вечера, когда на пламя свечей стали слетаться ночные бабочки, чтобы тут же, опалив крылья, упасть щепотью серого пепла на скатерть, они принялись за ветчину и отварную картошку. Этансон откупорил несколько бутылок. Мать много пила и смеялась. Было очень душно, пахло табаком, вином и потом. Капрал отвечал матери короткими репликами, возле его тарелки лежала нераскуренная трубка. Жюльен не следил за их разговором: так, не представляющая интереса болтовня. Разве угадаешь, что стоит за словами взрослых, если они используют своего рода код, недоступный для детского понимания?

После пира Жюльен помог матери вымыть посуду и собрался идти наверх.

— Не будете же вы спать в палатке! — запротестовала Клер, когда Пьер Этансон пошел к двери. — Совесть не позволит мне вас отпустить… после всего, что вы для нас сделали. Подумайте сами — вы возвращаете нам жилье, а мы выгоняем вас на улицу, как собаку!

— А приличия? — усомнился капрал. — Не боитесь, что пойдут сплетни?

— Мы здесь живем, как на необитаемом острове, — немедленно ответила Клер. — И потом, сейчас война.

Втроем они поднялись на второй этаж стелить постели. Было все еще жарко, но сквозь щели закрытых ставен уж просачивался свежий аромат земли и влажной травы. Стелили на ощупь, в темноте, чтобы не напустить комаров.