Стелили на ощупь, в темноте, чтобы не напустить комаров. Клер и капрал то и дело натыкались друг на друга, обмениваясь извинениями каждый раз, когда их руки или плечи соприкасались.
— Я вам очень благодарен, — сказал Этансон в ответ на пожелание спокойной ночи. — Давненько не приходилось мне спать на настоящей кровати!
— В шкафу есть пижамы, — предложила Клер. — Возьмите, хотя стоило бы их проветрить. Это пижамы покойного мужа.
Как только дверь за капралом закрылась, Жюльен с матерью вышли в коридор. Мальчик подошел к сервировочному столику и поправил фитиль у чадившей керосиновой лампы, от которой распространялся слабый свет. Таинственный полумрак невольно вызывал в памяти картины всенощного бдения у гроба усопшего. Взглянув на Клер, он отметил, что ее глаза неестественно блестят, а щеки и шея порозовели от вина.
— Я так возбуждена, что не усну до утра, — сказала женщина, проводя рукой по лбу. — Мне просто необходимо принять ванну.
Они пошли посмотреть, в каком состоянии угольный титан, которым не пользовались лет пять, не меньше.
— Как ты думаешь, можно его наладить? — шепотом спросила Клер. — Попросить бы Пьера на него взглянуть! Жаль, что не догадалась, а сейчас будить неудобно.
Сын промолчал. С отвращением приблизившись к пыльной, покрытой зарослями паутины ванне, он протянул руку и отвернул кран. Вода из снабжавшей дом цистерны текла черная, землистая.
— Ты же не станешь барахтаться в грязи, — засмеялся он. — В трубах, поди, развелись ужи!
Он сразу пожалел, что отпустил ядовитое замечание, но уж очень неприятно было представлять мать голой, в мыльной пене, всего в нескольких метрах от капрала.
— Ладно, — смирилась Клер, — помоюсь в тазике. Глупо сжечь дом в первый же день после того, как я его себе вернула!
Слова «себе вернула» хлестнули Жюльена пощечиной.
— Я пошел спать, — сказал он. — На сегодня с меня хватит.
— Где ты ляжешь? — бросила мать ему вслед, когда он поворачивал за угол коридора.
— В любой комнате, где захочу, — ответил Жюльен, не повернув головы.
И мальчик открыл дверь в комнату, которую прежде называли детской.
Оставив лампу матери, Жюльен был вынужден пробираться на ощупь, пока не сообразил зажечь свечу, которую предусмотрительно сунул в карман.
Слишком короткая кровать не годилась, и ему пришлось снять матрас и постелить себе на полу.
Сбросив поскорее одежду, Жюльен улегся голым. Тело его после нелегкого трудового дня стало скользким от пота. Мальчика поразила мягкость матраса — хватило и двух месяцев, чтобы он привык к соломенной постели. Он, как и мать, испытывал сильное нервное напряжение и прислушивался к малейшему звуку в доме. Вот кто-то прошел по коридору… Наверное, Клер, которая никак не могла остановиться и продолжала ходить взад-вперед, поглаживая мебель, — ни дать ни взять заботливая пастушка, пересчитывающая свое покорное, натертое воском стадо!
Этансон не спешил. Время от времени он останавливался, чтобы скрутить сигарку, и спокойно покуривал, уставившись вдаль. Невозможно было угадать, испытывает он страх или принадлежит к той категории лишенных нервов мужчин, из которых и выходят лучшие солдаты? Что это — храбрость… или безумие?
Не способный разграничить эти два понятия, Жюльен решил спуститься к завтраку. Он застал Клер у окна в столовой. Она тоже не сводила глаз с Вороньего поля. Мальчик сел за стол. В воздухе приятно пахло супом и настоящим кофе, на клеенке лежала завернутая в тряпицу большая буханка хлеба. «Не иначе, еще один дар капрала!» — подумал он. |