Таня посмотрела на подаренные часы. Может, они помогут ей быть спокойной?

Зал, точнее комната, в которой должно было состояться судебное заседание, находилась на пятом этаже серого невзрачного на вид здания. И лестничные пролёты в нём были старые, обшарпанные. Лифт работал, но имел вид не лучше лестниц. Да и комната, в которой уже собрались друзья и недруги, не представляла из себя того, что, казалось, должно было быть воплощением строгости, опрятности и какой-то, возможно, роскоши из уважения перед Законом с большой буквы. Напротив, всё выглядело до удивления будничным, как в сельской хате, куда собрались покалякать сельчане по поводу того, что бабка Агрипина уронила в колодезь Варькино ведёрко, когда доставала себе воду, а та плюнула со злости в Агрипину, да попала в ведро односельчанки, которая не сдержалась и выплеснула воду на обидчицу, и вот, что теперь делать, кого в чём винить, собрались бабы и деды.

Четверо молодцев, которые совсем не похожи были на таковых, когда улеглись на асфальте, разбросанные Зивелеосом, теперь сидели несколько особняком, но все улыбались чему-то, и чувствовали себя бодро, хотя у одного шею охватил коричневатого цвета бандаж, под которым скрывался, очевидно, гипс, а другой при ходьбе поддерживал себя костылями.

На небольшом деревянном возвышении типа сцены стоял несколько удлинённый стол с гербом на передней стенке, за ним три стула. Поодаль, ближе к краю сцены, возвышался небольшой столик для секретаря, которой была молодая девушка лет двадцати пяти в длинной тёмной юбке и застёгнутой на все пуговицы тоже тёмного цвета кофточке с белым отложным воротничком. Она вошла первой и попросила присутствующих встать. С этого и началось уважение в суде.

Судья тоже была женщина. Полная, ей была к лицу чёрная мантия, которая скрадывала полноту. А заседателями были несколько худоватые мужчина и женщина, почти не отличавшиеся друг от друга постными выражениями лиц.

С самого начала заседания стало ясно, что судья не собирается разводить антимонии, имея в виду закончить всё быстрым рутинным образом. Проговорив будничным голосом необходимые начальные формальности, судья предоставила слово истице.

Поразившись будничности начала, Таня, как полагалось, назвала себя и на просьбу судьи изложить кратко суть претензий к ответчикам действительно в нескольких словах заявила, что её пытались изнасиловать, затащив в машину и сорвав одежду.

— Сколько было насильников? — поинтересовалась судья.

— Четверо, не чувствуя подвоха, — ответила Таня.

— Что же, все четверо держали вас в машине и раздевали?

— Нет, — растерялась девушка. — Двое держали и пытались раздеть.

— Так, пытались или раздели? Вы пишете в заявлении, что раздели.

— Раздели, но не сразу. Я сопротивлялась.

— Но двое других вас не трогали, ведь так? Они сидели впереди?

— Да, конечно, — ещё больше растерялась Таня.

— Стало быть, пытались, как вы заявляете, вас изнасиловать только двое. А вы пишете о четверых.

Судья строго смотрела на истицу, которая, отвечая совершенно растерянным голосом, превращалась будто бы в ответчицу и чуть ли не в подсудимую.

Но Иволгина всё же пыталась бороться.

— Я написала о четверых, потому что третий помогал запихивать меня в машину, а четвёртый повёл эту машину, хотя я сопротивлялась, и он видел это. А раз видел и не мешал, то, значит, тоже соучастник…

— Иволгина, — резко оборвала её судья. — Вы ещё молоды, чтобы судить кого-то и определять степень виновности. Это и не ваша обязанность. Пока что должность судьи возложена на меня. И вообще, не судите других, да не судимы будете сами. Теперь послушаем, что скажут ответчики.