Пока Смитбек обрисовывал ситуацию, Флако, похоже, мучили сомнения. Наконец он покачал головой:

— Нет. Demasiado peligroso. Слишком опасно.

— Слушай, мы сделаем это быстро. Я войду, поздороваюсь с ним, возбужу его твоей рукописью, отдам ее ему и уйду. Пусть изучает. Ему достаточно будет прочитать, и он увидит гениальность твоей истории. А потом можешь сам с ним общаться. После этого я тебе уже не нужен.

— Поговори с ним сейчас. Позвони.

— Флако, так дела не делаются! Все только при личной встрече! Как в наркобизнесе. Ты бы стал с кем-то делать бизнес по телефону, если ты человека в глаза не видел? Нет, конечно!

Флако это не убедило, его творческие амбиции явно воевали с инстинктом самосохранения.

— Peligroso, — повторил он.

Смитбек разыграл последнюю карту.

— Тебе решать, — сказал он. — Но другого такого шанса у тебя не будет. Послушай. Он знаком со всеми важными людьми в Голливуде. А для такого привлекательного персонажа, как твой Эль-Асеро, фильм, приуроченный к выходу книги, сериальные соглашения… — Он покачал головой. — Билл обогатил многих художников.

Они замолчали, когда в коридоре раздались шаги. Флако вытянул губы:

— Ладно, посмотрим. Если Карлос уйдет утром…

Он пожал плечами с напускным безразличием, но Смитбек видел, что парень едва сдерживает возбуждение.

— Мне нужно будет привести себя в порядок. — Смитбек показал на свою помятую одежду, на засохшую корку блевотины, все еще прилипавшую к его голове.

— Посмотрим, — повторил Флако. — А ты помни: скажешь слово Карлосу, и… Так что лучше помалкивай. — Он вытащил свой выкидной нож и для убедительности показал на рот Смитбека. Потом убрал нож обратно. — Сейчас принесу обед.

С этими словами он развернулся и вышел из импровизированной камеры. Дверь за ним закрылась на замок.

38

Констанс и Пендергаст сидели в шезлонгах на широкой веранде, глядя на запад, на воду залива, наблюдая за солнцем, скользящим к западному горизонту. В поле их зрения летали пеликаны, чайки, кулики — черные точки на розовом, голубом и золотом. На столе близ двери лежал полицейский сканер Колдмуна — агент оставил его, отправившись в Центральную Америку. Сканер был постоянно включен, хотя и с минимальным звуком, его тихое потрескивание можно было счесть за фоновую полицейскую музыку. Они расслаблялись вот уже больше часа, и их беседа, несмотря на неспешный обмен репликами, то и дело прерываемый молчанием, представляла для обоих немалый интерес. Они говорили о том, как «Carceri» Пиранези смогли повлиять по меньшей мере на три области человеческой деятельности — живопись, литературу и Евклидову геометрию. Геометрия косвенным образом привела их к разговору о доме, в котором они сейчас обитали, к спору о том, может ли его симметричный фасад и многочисленные формальные детали — форма окон, кессонированные потолки, лепка рококо — и в самом деле быть примером викторианской архитектуры приморского стиля. Раз или два Пендергаст очень деликатно спрашивал, как именно Констанс проводит свои дни, и каждый раз Констанс с неменьшим изяществом уходила от ответа.

— Необыкновенно, правда? — сказала вдруг Констанс.

— Ты о чем, моя дорогая? — спросил Пендергаст.

Разговор в ту минуту шел о том, какой аперитив благороднее — «Кампари» или «Апероль».

— О том, как солнце заходит за море. Поначалу кажется, что оно опускается очень неторопливо, его движение почти незаметно. Но по мере приближения к горизонту оно ускоряется, словно им движет какая-то невидимая стихийная сила.