— Пошел ты в жопу, — громко сказала она. — На меня это не действует.

Никакого ответа, никакой реакции. Ну и плевать. Она может противиться этому. Она победит. Она сядет в углу лаборатории с парангом в руке, дождется, пока кто-нибудь не придет к ней, и тогда она одолеет их и убежит. Она использует паранг против них, а не против себя.

Паранг лежал рядом, Гладстон взяла его в руку, встала и пошла в угол. Но эта новая попытка идти стала для нее чистым ужасом, каждый шаг словно выдавливал в ее тело порцию яда. Она пошатнулась и, не удержав равновесия, резко села на пол.

«НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО. НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО. НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО…»

Гладстон снова начала задыхаться, на лбу выступили капельки пота, ладони увлажнились, когда она медленно, намеренно подняла нож и повернула лезвие к свету. На нее накатил новый приступ тошноты, она поперхнулась и сложилась пополам от боли. В этой ноге был яд, и он хотел убить ее, уже убивал.

«НЕТ. НЕТ. НЕТ…»

Колоссальным усилием воли она снова попыталась вспомнить то прекрасное белое животное, волшебный сад своего детства. Но перед глазами у нее возник только бело-зеленый туман помутненного сознания, в котором плелась больная лошадь со слезящимися глазами. Все ее мысли, каждая частица энергии сосредоточились на этой отвратительной вещи, прикрепленной к ней. Она подтянула ногу к бедру, ужасаясь при мысли, что это может увидеть кто-то другой. О боже, если бы она освободилась от этого…

«Освободилась».

Тяжело дыша, Гладстон посмотрела на ногу. Она увидела, где именно эта паразитическая вещь прикрепилась к ней. Она увидела то самое место: всего на дюйм выше щиколотки.

«Освободись. Освободись. Освободись…»

И как она могла это пропустить? Она действительно видела, чувствовала, словно невидимую линию на коже, точное место, где начинались чужие поры и родинки. Омерзение нахлынуло на нее, словно приливная волна. Это было невыносимо.

Она мысленно услышала, как больная лошадь остановилась, издав крик страха.

«ОСВОБОДИСЬ. ОСВОБОДИСЬ. ОСВОБОДИСЬ…»

Гладстон посмотрела на свою ногу, и в ней вскипела ужасная ярость. Паранг лежал в ее руке, длинный, заточенный, сверкающий в ярком свете, прекрасный. Это было не оружие. Это был инструмент. Инструмент освобождения.

«ОСВОБОДИСЬ. ОСВОБОДИСЬ. ОСВОБОДИСЬ…»

Она поднесла клинок к коже голени. Ощутила его прохладу. Его подавляющую мощь. Она подняла его и осторожно провела по тому месту, где чужеродная нога прикрепилась к ее телу. Затем повторила это движение, слегка вдавливая лезвие в кожу. Появилась тонкая красная линия, и Гладстон ощутила невыразимое облегчение. Было совсем не больно. Зато чувство свободы было огромным, подавляющим. И Гладстон поняла: вот оно, решение. Это новое восприятие ею ноги упрощало дальнейшее. Лучше всего быстро избавиться от паразита. Она взяла себя в руки. Она знала, что сможет это сделать. В критические моменты она всегда действовала решительно.

Глубоко вдохнув, Гладстон подняла паранг над головой. Почувствовала, как мышцы ее руки напряглись, сжимая рукоять. Она может избавиться от этого. Все дело в решительности и владении собой. Все зависит от умения сохранять контроль…

Она сделала еще один протяжный дрожащий вдох. А потом, когда со всей силой обрушила лезвие вниз, перед ее мысленным взором промелькнул образ: прекрасная белая лошадь, вернувшая прежнее здоровье и резвость, бежит по цветущему саду, гордая и свободная, а затем внезапно спотыкается, ее хрупкие передние ноги переламываются, как тонкие палочки, животное кричит от боли и падает в облако темной, миазматической пыли.

64

Пендергаст, связанный и обездвиженный, смотрел на Памелу Гладстон через смотровое окно. Он видел, как она отпрянула от каталки и бросилась к стене.