— О мадонне Джулии, — начал было Бартоломео. — Как вы думаете, она действительно...

— Я ничего не думаю, — оборвала я его, помешав спаржу и добавив к ней полкувшина бурлящего говяжьего бульона. — Мне хотелось бы только одного — чтобы синьор Орсини уточнил, что из моих блюд ему понравилось, а не ограничивался бы благодарностью за «замечательную еду». Потому что как же я буду его кормить, если не знаю его вкусов? Вот это, Бартоломео, и есть единственное, что нас должно интересовать.

— Да, синьорина.

— Нынче вечером вас может заинтересовать и кое-что другое, — раздался из дверей ироничный голос. — Только что приехала его мать.

Я повернулась, всё ещё по локоть утопая в спарже, и увидела карлика Леонелло, стоящего, прислонясь к косяку и сложив руки на груди. Зря мадонна Джулия переодела его в эту чёрную ливрею — она, конечно, очень ему шла, но в ней он ещё больше походил на чёрта. И тут до моего сознания дошло то, что он только что сказал.

— Мадонна Адриана здесь?

— Она и отряд папских стражников. Да к тому же ещё и несколько путников, спасающихся от французской армии — несколько знатных венецианских дворян, венецианский архиепископ и их свиты, и все они ищут гостеприимства в замке. — Леонелло пожал плечами. — Так что нынче вечером вам придётся накормить гораздо больше ртов, чем вы рассчитывали, Signorina Cuoca.

— Но зачем приехала мадонна Адриана? — Я моргнула, вытирая руки о передник. Я могла бы потушить для неё свежей форели из озера...

— А я думал, нам не полагается задавать вопросы о наших хозяевах, синьорина, — невинно молвил Бартоломео.

Я сердито на него посмотрела.

— К тому же зачем спрашивать, когда и так всё ясно? — Голос Леонелло звучал очень сухо. — Само собой разумеется, что мадонна Адриана приехала для того, чтобы, во что бы то ни стало увезти La Bella в Рим, пока сюда не явились французы.

Бартоломео закончил начинять конверт из сдобного теста смесью лука и сыра и запечатал его.

— А французы и впрямь почти что тут?

— Я слыхал, что они в двух днях пути, если двигаться по дороге Монтефьясконе.

Я невольно вздрогнула.

— Так близко?

— О, я бы на вашем месте особо не беспокоился, Signorina Cuoca. Если в руки французов попадёте вы, они вас просто несколько раз изнасилуют. Бояться следует мне и этому вашему подмастерью. Его они убьют, а меня оденут в шутовской наряд и заставят плясать перед их королём.

— Очень смешно. — Я яростно разрубила ножом горсть ростков спаржи.

— Не злитесь, Я был вовсе не обязан предупреждать вас заранее, что за ужином за ваш стол воссядет ещё дюжина гостей, однако я пришёл и предупредил. Из симпатии к вам — и я бы вам посоветовал начать запаковывать всё, что вы взяли из Рима в эти жалкие кухни, потому что, по-моему, путешествие обратно в город неизбежно и неотвратимо. Пока мы здесь разговариваем, мадонна Адриана осаждает Христову невесту в её гнёздышке, и, судя по её решительному виду, она не станет слушать никаких отговорок. — Леонелло задрал голову, и его зеленовато-карие глаза блеснули. — Ну же, разве я не заслужил слов благодарности?

— Спасибо, — неохотно сказала я. Я по-прежнему не любила маленького телохранителя своей хозяйки, но в последнее время он меня не донимал — похоже, он утратил ко мне интерес. Несколько недель, да какое там, несколько месяцев, ни одной насмешки, ни одного вопроса о том, что могло заставить меня бежать из Венеции в Рим. Теперь мишенью для его колкостей стала мадонна Джулия, и хотя я никогда не пожелала бы ей боли, я была рада, что меня оставили в покое. Я опустила взгляд на Леонелло и ощутила прилив почти дружеских чувств. — Если уж вы так хотите мне помочь, мессер Леонелло, не могли бы вы сказать, сколько гостей сядут сегодня за ужин?

— Я бы сказал, двадцать.