— Думаю, кардинал Борджиа отпустит меня, — молвила я, так и не дождавшись ответа Орсино. — Видишь ли, он не хочет, чтобы я отдавалась ему против воли. Если я ему скажу...

— Я не могу так рисковать, — с несчастным видом отвечал мой муж. — Если кардинал что-то заподозрит... Может быть, потом, когда он оставит тебя ради другой...

— А что мне делать до того? — Я привела в порядок ленты корсажа, потянув за них, пока они не сравнялись по длине. — Жить с любовником, как будто он мой муж, и навешать мужа, как будто он мой любовник?

— Так мы всё-таки могли бы иногда видеться, — с надеждой в голосе ответил на это мой муж.

— Знаешь, странно всё получается. — Я заправила выбившийся из причёски локон, обратно в сетку. — Все последние недели кардинал Борджиа уговаривал меня стать его шлюхой. Но единственный раз, когда я действительно чувствую себя шлюхой, — это сейчас.

— Джулия...

— Не прикасайся ко мне.

Я отпрянула от его протянутой руки, словно это была гадюка, и выплыла из конюшни со всей ледяной грацией, на которую только была способна.

Нелегко быть хоть сколько-нибудь грациозной, когда по твоим бёдрам струйками стекает кровь. Вместе с остатками твоей гордости, чувства собственного достоинства и надежд.

— Мадонна Джулия! — Малышка Лукреция понеслась мне навстречу, едва я снова вошла в конюшенный двор. — Вы видели вашу кобылу? Отец выбрал её специально для вас, хотя всю эту неделю он был ужасно занят в Коллегии кардиналов. Могу я посмотреть на неё сейчас, когда я уже закончила свой урок французского? Пожалуйста, пожалуйста, скажите, что когда-нибудь я смогу на ней покататься!

— Можешь кататься на ней, когда захочешь, — сказала я, целуя её в макушку, и поспешила прочь, прежде чем она увидела на моих глазах слёзы.

КАРМЕЛИНА

Собирать травы — это, как правило, дело тех, кто выполняет на кухне самую грязную работу, или работа для провинившихся подмастерьев, которых требуется наказать. Подъём на рассвете, чтобы наполнить корзинку на огороде, потом травы надо промыть, нашинковать, просушить. Никто не хочет этим заниматься, и, чтобы заработать немного хорошего отношения к своей персоне среди всё ещё недовольных моим вторжением в кухонную иерархию подмастерьев, я вызвалась сделать это нынче сама. Мне нравилось собирать травы. Ходить среди растений, растущих в горшках и прямо в земле, с мокрым от росы подолом, хлопающим по лодыжкам, вдыхать резкие, чистые ароматы розмарина, мяты и тимьяна, наслаждаться сырой прохладой утра до того, как ударит летний зной. В этот час сразу после рассвета я могла видеть, как передо мною расстилается сегодняшний день, гладкий и совершенный, как плошка только что взбитых сливок: пока ещё не убежало ни одно рагу, не уронили ни одну кастрюлю, нет ожогов на кончиках пальцев от чересчур горячих сковородок и никаких грубых судомоек, которых надо ставить на место. Прохладное, пахнущее душистыми травами, уединение.

Но нынче я была среди кустов розмарина не одна.

— Мадонна Джулия! — изумлённо молвила я.

Она обернулась, всё ещё облачённая в вышитый халат, надетый поверх ночной сорочки; розовый свет зари блестел на её золотых волосах.

— Извините, я не заметила вас за этими кустами.

Я редко видела её до полудня, а в последнюю неделю не видела почти совсем. В палаццо заезжал муж мадонны Джулии, об этом говорили все слуги. Ему вообще было не положено видеть свою молодую жену, однако конюхи захлёбываясь рассказывали сильно расцвеченные истории о том, что муж и жена якобы кричали что-то друг другу в конюшенном дворе. Я не слишком-то верила этим сплетням, но мадонна Джулия с тех пор действительно по большей части оставалась в своей комнате.