Я зажигаю светильник. Комната Н-До отлично характеризует своего хозяина: на поставце, напоминающем бамбуковую этажерку — книги и свитки шёлковой бумаги для заметок, рядом с поставцом — приспособление для письма, похожее на этюдник. На подставке — кубик туши в резной чернильнице из мыльного камня и десяток кистей. Плюс — тренировочное оружие и конская сбруя по стенам не развешаны, а в качестве украшения интерьера я замечаю только элегантное панно из беленькой вертикальной дощечки — на нем каллиграфическая надпись "Обязательно победить!", обвитая веточкой златоцветника.

Образованный мальчик с хорошим вкусом.

Образованный мальчик опускает Лью на свою постель, в грязи и кровище — на золотистое шёлковое покрывало, расписанное лилиями. Садится рядом. Лью мотает головой: "Я — грязная…" — Н-До останавливает её прикосновением пальца к губам.

Юу смотрит на брата вопросительно, но Н-До не в настроении и не в состоянии с ним говорить.

— Твоя помощь не нужна, — режет он делано-бесстрастно.

Юу исчезает, зато появляется новое лицо: юный белокурый эльф, вылитый принц из старинного мультфильма, с такой же надменной осанкой, как у всего этого семейства, с хорошеньким наглым личиком. Эльфу — лет пятнадцать или меньше.

Вероятно, необыкновенные события его разбудили — ребенок умирает от любопытства. Он смотрит на Лью горящими глазами — его глубоко цепляют и кровь, и раны, и вся эта порочная тайна. Цепляют и восхищают.

— Сестренка, ты отважна, — говорит он Лью нежно. — А ты знаешь, что наш Старший — убийца?

— Младший, пошёл вон! — приказывает Н-До, и эльфа сдувает ветром.

Я слышу, как по лестнице ковыляет хромой, бегу ему навстречу и помогаю дотащить два больших кувшина теплой воды. В комнате Н-До есть маленький кувшинчик и таз для умывания

Хромой бормочет: "Позволь служить твоей подруге, Господин", — но Н-До отсылает его жестом полководца. Он доверяет мне — слуге матери Лью, а не своей матери.

Впервые вижу Лью нагишом; как большинство аборигенов, она мучительно стыдится взглядов на собственное нагое тело, но сейчас деваться некуда — самой ей не справиться. Забавно: шёлковые тряпки превращают подростков в фарфоровых кукол, но без одежды — никакого фарфора, мускулатура юного бойца, шрамы от множества полушутливых потасовок, несколько свежих и довольно глубоких царапин. Рана на месте "ампутации" выглядит не так страшно, как я себе представлял, даже почти не кровоточит, зато тело уже начало меняться: её грудь заметно припухла, метаморфоза идет полным ходом. Лью пытается заслонить грудь локтем — древним женским жестом, какого за ней раньше, в роли юноши, никогда не водилось. Её пластика меняется вместе с телом, удивительно.

Горбун приносит сосуд с притертой пробкой — настойка листьев местного "подорожника" на спирту, примитивное и повсеместное дезинфицирующее и ранозаживляющее средство. Я лью воду, а Н-До отмывает Лью от крови, и мне всё время кажется, что вода, всё-таки, холодновата. Наверное, я прав: у Лью начались боли в пояснице и животе. Подозреваю, пока не самые сильные, но уже вполне достаточные, чтобы совсем её измучить. Н-До помогает ей надеть чистую рубашку, я меняю покрывало и простыни и мы снова укладываем Лью в постель — постель представляет собой широкий волосяной тюфяк на низенькой тахте, она достаточно удобна, но Лью никак не устроиться. Её знобит. Я помогаю Н-До наскоро отмыться, потом он укутывает Лью пледом, прижимает к себе — и у неё начинается жар. Лью не может спать. Ей всё время хочется пить, но пить надо как можно меньше; есть тоже лучше как можно меньше, но бедняжку тошнит, так что еда — не проблема. Н-До держит чашку, Лью смачивает губы, облизывает влагу… Честно говоря, я вообще не понимаю, как они переживают эту метаморфозу — с чисто физиологической точки зрения, об этом даже думать жутковато.