Не надейся, что я пощажу тебя из-за метаморфозы! Мне плевать. Я устал. Я больше не могу лежать у твоих ног и скулить, когда тебе хочется смеяться надо мной.
Лью сняла с крючка фонарик; супруги вышли из беседки и быстро, почти бегом, направились к дому. Ра, уже не в силах уйти, в ужасе, в ажитации, в полном душевном раздрае, шёл за ними, держась в тени — понимая, что им безразлично всё вокруг, как всегда перед поединком.
В ту ночь Ра понял, почему Ар-Нель из Семьи Ча назвал Старшего сумасшедшим — и был готов подписаться под этим определением. Ар-Нель обладал фантастическим чутьем, а безумие Старшего показалось Ра почётным, как золотая кайма вокруг фамильного герба.
"Я тоже так хочу! — подумал Ра, когда Старший и Лью отперли оружейный зал и скрылись в нем. — Я хочу, чтобы было невероятно! Я хочу коснуться ладони Госпожи Ночи, Госпожи Любви-и-Смерти — и будь, что будет! Наверное, надо всех разбудить, сказать, что эти двое решили совершить преступление, как минимум, против нравственности — но, прости мне Небеса, я не могу. Даже если они убьют друг друга".
Они вышли через три минуты. Лью держала меч в руках — не тренировочный клинок, а Разум Стали, принадлежавший кому-то из почивших предков, Ра видел это даже в сумерках. Узнать Лицо Лезвия нельзя было, но уж простую вещицу от благословенного меча любой отличит и в кромешной тьме.
Старший поставил фонарь на каменные перила террасы.
Лью обнажила меч, отшвырнула ножны в сторону и сбросила с плеч накидку из меха лесных котов. В полумраке она казалась воплощением самой Ночи, а Старший нимало не напоминал День, скорее, представившись Ра каким-то сказочным демоном-бойцом.
Он стоял, поглаживая клинок пальцами, будто не воспринимал Лью всерьёз, и говорил:
— Я, конечно, не собираюсь делать скидки на твою метаморфозу и на твоего младенца, которого ещё почти нет. Мне всё равно, ранена ты или здорова. Ты отлично знаешь, что правила везде таковы — слабый умрет.
— Вероятно, мне придется заколоться, если я случайно прирежу тебя, — смеясь, сказала Лью — и атаковала с поразившей Ра стремительностью.
Старший переменил позу быстрее, чем меняется очертание дыма в ветреный день, остановив её клинок. Лью отступила и сделала несколько танцующих шагов — "Полет Ласточки" — прикидывая уязвимые места в обороне Старшего. Она двигалась чётко и упруго, как отличный боец — а лица супругов сделались именно такими, каких Ра совсем не ожидал, несмотря на все жестокие слова: азарт, злая весёлость, та самая, которую ему уже приходилось видеть.
Лью казалась прирождённой убийцей, непредсказуемая и стремительная — но её положение успело измениться, и сказывалось отсутствие тренировок. Старший, когда она запнулась на выпаде, усмехнулся:
— Ты путаешься в юбке!
Почти в тот же миг её клинок разрезал его кафтан, на волос не дойдя до тела — у самой шеи:
— Ты загляделся, Н-До, Господин-Страшная-Смерть!
— На твою грудь! — рассмеялся Старший. — Клянусь Небесами, в бою выглядит восхитительно. Тебе не мешает?
— Мне непривычно, — Лью снова атаковала, очень красивым "Прыжком Кота". — Но пусть это тебя не обманывает!
— Ты задыхаешься. Тебе больно?
— Я терпелива. Дыхание выровняется, — пообещала Лью, но отступила, пытаясь выиграть время.
— Ты хороша в бою не по возрасту, — заметил Старший, остановившись и улыбаясь. — Я вижу, тебя отлично учили. Ты хороша, только слишком молода для меня… и была молода для мертвого, будь он проклят…
Слишком медленный бой, подумал Ра, ей всё же тяжело, они уже закончили. Ра ждал, когда Лью ответит просьбой прекратить игру — но она начала прекрасную продуманную атаку, заставив Старшего сделать три шага назад. |