Случай с Мирошиным вызвал разноречия среди командного состава. «Батя», например, снисходительно посмеивался, а замполит, подполковник Бабаев, говорил о хладнокровии и завидной выдержке стрелка. В целом же в полку несколько дней царила атмосфера настороженности. Было такое ощущение, что вот-вот заговорят о Мирошине где-нибудь в «верхах», и тогда наш штурмовой, гвардейский получит соответствующую оценку. Обстановка разрядилась самым неожиданным образом. Однажды утром, войдя в свой кабинет, полковник Ребров только было взялся за бумаги, как на пороге появился замполит.
— Здравия желаю, Олег Евсеевич. Читали о нашем Мирошине? Вот, полюбуйтесь. Целый очерк.
«Батя» даже не посмотрел, кто автор корреспонденции, пока не прочитал ее от первой до последней строчки. И лишь увидев внизу мою фамилию, потускнел:
— Черт те что,— выругался он удрученно.— Кто уполномочил этого Природина писать в газету?
— Олег Евсеевич, это вы зря,— упрекнул командира Бабаев.— Написано складно. Фальши никакой нет. К тому же, как я заметил, к очерку приложил руку кто-то еще. Тут и цифры точные, и оперативные выкладки. Думаю, прежде чем напечатать очерк, редакция консультировалась... Может быть, даже в дивизии.
— Уму непостижимо, Маха Магомедович, ну какой же это героизм! Стрелок вынужден был спасать себя, вот и спасся! Любой бы на его месте поступил точно так же!
— Вы, Олег Евсеевич, заговорили о вынужденности,— тихонько начал Бабаев.—Но разве не вынужденная обстановка — первое условие для рождения подвига? Давайте не будем уходить далеко, а вспомним, как стали героем вы. Вылетая на боевое задание под Керчью, вы даже и не подозревали, что встретитесь с тремя «мессершмиттами». Вы вынуждены были вступить в неравный бой.
— Ну вот еще, нашел пример,— обиделся «батя».
— Ладно, замнем для ясности,— сказал замполит.— Если хотите, я приведу с десяток примеров, когда люди становились героями благодаря тому, что их вынуждала обстановка!
Спор, наверное, продолжался бы долго, но в это время раздался телефонный звонок. «Батя» поднял трубку и услышал голос командира дивизии: «Поздравляю, Олег Евсеевич! Ишь как твоего питомца отметили! Молодец! Объяви Мирошину от моего имени благодарность. И всему личному составу полка».
— Слушаюсь, товарищ генерал,— растерянно ответил Ребров, положив трубку, покачал головой и виновато улыбнулся.
В тот же день на полковом построении «батя» в точности исполнил приказание командира дивизии. Личный состав, приняв поздравление, хором ответил: «Служим Советскому Союзу!». А Мирошина вызвали на середину каре и объявили благодарность.
О моей корреспонденции не было сказано ни слова, но все равно я праздновал победу.
— Вы — комсомолец, товарищ Природин? — спрашивает замполит, пригласив к себе в кабинет.
— Так точно, товарищ подполковник!
— Очень хорошо. А давно пишете?
— Так точно, давно. Со школьной скамьи.
— Что, если мы, то есть командование полка, доверит вам одно серьезное задание? Возьметесь? Сейчас я вам покажу...— Бабаев распахнул дверцы массивного шкафа и из бумаг и папок достал огромный альбом в бархатном переплете.— Тут вся история нашего полка,— сказал он, поднимая с пола выпавшие фотокарточки.— Вот если б вы взялись написать историю полка!
— Не знаю,— вырвалось у меня беспомощно.— Сумею ли?
— Вот и я тоже так подумал,— признался с некоторым огорчением Бабаев.— Парень вы вроде способный, но слишком молодой для такого дела.
— Почему же молодой? — обиделся я. — Пушкин в двадцать лет уже поэму «Руслан и Людмила» написал. |