|
Я прожила там три месяца и до сих пор вспоминаю, каким необычным мне все казалось, как много было разных тканей, блюд и полированной мебели. Несмотря на мою мирскую опытность, я не могла понять, как работает пылесос, и никогда прежде не пользовалась отбеливателем. Понаделала дыр в рубашках священника. Оставила включенный утюг на чайном полотенце, доска для глажки обуглилась, но отец Ренк не сердился, ему все это казалось только забавным. Сидя на кухне, он наблюдал за моей работой и посмеивался, а однажды даже сам взялся за пылесос и, напевая, покатил его по коридору. По утрам я слушала его проповеди о мире, он стоял у алтаря и говорил прихожанам, что все мы – белые, черные, австрийцы, итальянцы, цыгане, неважно – должны жить в дружбе, что это просто. «Много он понимает!» – думала я, но молчала, выполняла свои обязанности по уборке и не поднимала головы.
Однажды вечером он застал меня у алтаря. Я не стояла на коленях, а сидела. Он опустился на переднюю скамью и спросил, к чему я стремлюсь. – Перейти через гору, – ответила я. Он сказал, что это хорошие слова, но одному только Богу известно, куда они меня заведут. Я отвечала, что нас с Богом вряд ли можно считать друзьями, хотя дьяволу я иногда нравлюсь. Он отвернулся к окну и улыбнулся. В следующие несколько дней отец Ренк несколько раз звонил по телефону, потом однажды утром сказал: – Собирайся, Мариенка. – Что собирать? – спросила я. Он усмехнулся, вложил мне в руку деньги и повез меня по красивым местам на юг. Мы проезжали через деревни, где жители приветствовали машину священника. На нижней стороне моста было написано: «Единый Тироль». Машина поднималась в гору, поворотам и шпилькам было не видно конца, казалось, обернешься и увидишь саму себя. Каждую минуту появлялось что то такое, от чего у меня дух захватывало: отвесные серые скалы, отара овец, занимающая всю дорогу, внезапно появляющаяся тень канюка – темное пятно в придорожной траве. Мы остановились в маленьком городке Мария Луггау, где отец Ренк обошел двенадцать кальварий , от одной к другой, благословил меня на путешествие и оставил в местном кафе с человеком, который едва взглянул на меня поверх края своей чашки. – Через гору? – спросил он по немецки. Я сразу поняла, что это не его родной язык. Я кивнула. – В этой части света есть только две важные вещи, – сказал он, – Бог и деньги. Тебе повезло, что нашла первую. Людей до сих пор через горы он не переводил, и эта идея ему не очень нравилась. Он согласился перевести меня, если я понесу на спине мешок. Я ничего не знала о контрабанде, контрабандистах и налогах, но сказала, что смогу унести свой вес и даже больше, лишь бы попасть в Париж. Он усмехнулся, глядя на меня, и повторил: – Париж? – Разумеется, – ответила я. – Париж? – переспросил он и не смог удержаться от смеха, и я подумала: «Мерзкая тварь!» Он носил кожаный жилет, вдоль его изрезанного складками лица свисали пряди волос. – Ты выбрала не ту дорогу, – сказал он. – Разве что будешь взбираться на горы год другой. Он нарисовал на тыльной стороне своей ладони карту и показал на ней Париж, потом Италию и Рим. – Я не дура! – отрезала я. Он допил черный кофе из маленькой чашки и сказал: – И я не дурак. Потом затушил окурок о пол, поднялся с места и пошел не оглядываясь. Выйдя на улицу, он наконец обернулся, указал на меня и сказал, что мне везет, только покуда я дружу со священником. – На другую сторону горы, и все, поняла меня? В ту ночь, ведя меня через границу, он нес три мешка шприцев, а мне в конце концов не позволил нести ничего. Мы тихо шли по долине, на речных камнях блестел свет луны. |
