Врач сказала:

– Пять лет, надо же.

Она измерила мне нос, расстояние между глазами, длину рук и тщательно записала результаты. Потом взяла мой большой палец, прижала его к мягкой подушечке с черными чернилами, а потом к странице. Затем то же она проделала и с остальными пальцами. Мне понравились узоры, оставленные на бумаге, они напоминали следы у реки. Врач задала мне кучу вопросов: где я родилась, каково мое настоящее имя, ходила ли я в школу, где находятся мои родители и почему они сейчас не со мной? Я сказала, что они провалились под лед, но ничего не говорила о Хлинке. Она спросила:

– Ну а твои братья и сестры?

– Они тоже, – сказала я. Она подняла брови и строго на меня посмотрела. Тогда я добавила: – Мой брат Антон пытался вырваться.

– Вырваться откуда? – я посмотрела на свои испачканные пальцы. – Вырваться откуда, девочка.

– Из озера возле леса.

– А кто в лесу? – спросила она.

– Волки.

– Господь на небесах! И как эти волки выглядят? – я молчала, и она сказала: – Ох ты, бедняжка, – и пальцем погладила меня по щеке.

Она отвела меня туда, где ждал дедушка, быстро огляделась по сторонам, наклонилась к нему и что то сказала. Дедушка отступил от нее на шаг и с трудом сглотнул. Врач снова оглянулась через плечо.

– Хотите подать жалобу? – спросила она.

– О чем?

– Я прослежу, чтобы она попала в хорошие руки.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – сказал дедушка.

– Девочка мне сказала, – прошептала врач.

– Сказала что?

– Вам не о чем беспокоиться, – сказала врач.

Дедушка мельком взглянул на меня и понес какую то чепуху о голодных волках и людях, о колесах, оставивших след в лесу, о птицах, летающих над деревьями. Полную бессмыслицу.

Врач внимательно посмотрела на дедушку.

– Спрашиваю в последний раз: вы хотите подать жалобу или нет?

Дедушка снова завел какую то тарабарщину.

Врач вздохнула.

– Хватит с меня цыганских штучек, – громко и строго сказала она. – То вам нужна помощь, то чепуху городите.

Она ударила рукой по настольному колокольчику.

Откуда то из кабинета, находившегося в тыльной стороне здания, вышел чиновник с эластичными кольцами поверх рукавов. Увидев нас, он закатил глаза.

– Господи! – пробормотал он и, не гладя, разложил бумаги по деревянной конторке.

– Она должна приходить на регистрацию каждые три месяца.

– А остальные дети? – спросил дедушка.

– Это относится ко всем детям цыган.

– А прочие дети?

– Прочие? – переспросил чиновник. – Нет, а что?

Дедушка прочистил горло и подписал бумаги, поставив под каждой XXX. Когда мы вышли на улицу, я спросила, почему он не написал буквы, которым учил меня, но он повернулся и сердито посмотрел на меня. Мы прошли половину лестницы, и тут он больно схватил меня за ухо.

– Никогда не рассказывай им эту историю, никогда. Слышишь?

Он так потянул меня за ухо, что едва не оторвал от земли.

– Они еще в два раза больнее тебе сделают, – сказал он. – А затем нас сунут под лед. Ты поняла меня, детка? Никогда.

Мне было ужасно больно. Мы дошли до конца лестницы. Я посмотрела на свои руки: кончики пальцев были в чернилах. Я попробовала слизать их, но дед шлепнул меня по руке.