Он помогал продержаться на плаву, да и просто выжить. Оба слова в этой формулировке были ключевыми. Компромисс мог оказаться опасным, вредным, подлым, мог скрутить, изломать человека, уничтожить его изнутри. Тому жизнь давала немало примеров. Полное отрицание компромисса, то есть заключения обоюдовыгодного договора с обстоятельствами приводило к не менее трагическим последствиям. Печальное доказательство тому — судьба несгибаемого Ласточкина.
Главным рецептом выживании во все времена оставалась точно выверенная доза отступлений от требований ума и совести. Рассаду, одному из немногих «бойцов невидимого фронта», удавалось соблюсти пропорции. Он был осторожен, объективен, нетороплив в решениях, нелицеприятен с подчиненными и начальством, умел находить выходы из щепетильных положений. Говорил: надо подумать, в то время, как другие на его месте уже хватались за пистолет. За всю свою очень непростую служебную карьеру Кирилл Сергеевич мог упрекнуть себя в открытой сделке с совестью лишь один раз. В остальных случах имел место «разумный компромисс». Раньше Рассада называли «честным коммунистом», что вовсе не означало в его случае наивности и глупости. Идейная платформа была для него лишь условием разумного существования и активной работы в рамках предлагаемых обстоятельств.
Проведя строгий анализ проделанного, Рассад убеждался, что положительный баланс намного превышает негативные составляющие. Занимая важное кресло в серьезнейшем ведомстве, ему удалось сделать во имя добра и справедливости значительно больше, чем некоему диссиденнтствующему сторожу с тремя образованиями, не желавшему приспосабливаться и «пахать» на советскую власть. Теперь Кирилл Сергеевич числился в «центристах». Он вел открытую борьбу за демократическое общество на крепкой экономической платформе и руководствовался все теми же лозунгами гуманности, чести, преданности родине. Враги считали Рассада крепким орешком, скользким человеком, опасным противником. Друзей у него было мало, в основном посторонние, не из «системы». Да и тех с каждым годом становилось все меньше, с каждым годом все чаще подступал нерешаемый вопрос из породы «вечных» — «Зачем?», «За что воюешь, старик?»
Отбиваясь, как можно, от философских аспектов вопроса о смысле жизни и борьбе за выживание, Рассад старался жестко сузить рамки рызмышлений, свести свои счеты с действительностью до уровня частного случая.
Андрей умер. Спешно проведенное следствие признало его виновным в чудовищных хищениях и совершении противоправных сделок по продаже военной техники, исчезли огромные суммы денег. Состряпавшие ложное обвинение люди колебались в выборе козла отпущения. Какое-то время находился в бегах содиректор «Оникса» Глеб Сарычев. Потом исчезла Полина Ласточкина и тут же стало ясно, что исчезла она вместе с украденными отцом капиталами. Глеб Сарычев дал исчерпывающие показания, говорящие о том, что его хитро подставили компаньон и неизвестные сообщники. О роли в хищении Полины Андреевны, с которой находился в связи, Сарычев говорить отказывался, ссылаясь на полную неосведомленность.
В тот самый момент, когда Полина скрывалась на подмосковной даче, Рассад встретился с Глебом. Ему хотелось убедиться, что Полина не ошиблась, вручив этому человеку свою судьбу. Обладавший кое-какой информацией, Рассад легонько надавил на Сарычева, действуя, якобы, от лица Крафта. Глеб упорствовал в борьбе за справедливость недолго. С первых же фраз Рассаду стало ясно — Сарычев не тот, за кого принимала его Полина. Он явно трусил и готов был отступиться от всего — от попытки оправдаться, назвав имена истинных виновников краха «Оникса», от женщины, которую собирался сделать своей женой. Кирилл Сергеевич с легким сердцем отправил Полину в Германию, надеясь, что сумеет разобраться с московской авантюрой. Но не тут-то было. Куда бы ни направлял поиск Рассад в деле Ласточкина, он упирался в непроницаемую стену. |