— Папа ничего не боится. Вас он любит. Я заметила. Помолодел. Про инвалидность не вспоминает. И азарт… — Полина зевнула и села. — Не хочу засыпать. Нельзя. Они могут позвонить… Из-за какой-то ошибки такой переполох. Думаю, Глеб раньше всех утечку в банках обнаружил и ринулся выяснять. Но куда? Не в Цюрих же?.. — Полина чувствовала, что говорит, как пьяная, и мысли у неё прыгающие, дурацкие, с припевом «а мне и море по колено.»

— Может, поужинаем, Соня? У нас там вино, бастурма и банка крабов завалялись. Есть хочется… Ничего весь день в рот не брала.

— Поставлю чайку. И загляну в холодильник, идет?

— Хозяйничайте. Умоюсь и приду. — Глаза у Риты слипались.

Когда Соня, накрыв на кухне стол, пришла в спальню, Полина крепко спала. Было всего лишь два часа ночи. А в три позвонил помощник Ласточкина, Лапшов, занятый в «оперативной группе» по расследованию случившегося.

— Софья Ильинична? Постарайтесь не паниковать. «Скорая» уже приехала. У Андрея Дмитриевича сердечный приступ. Вам лучше ехать прямо в больницу. Шофер в курсе, он отвезет вас… И еще… Полина Андреевна пусть с вами приедет, так будет лучше.

Соня уронила руки и два раза громко всхлипнула, словно завыла. Но рыданий не получилось, даже слезы не смягчили охватившего её панического ужаса. Она поняла, что все эти счастливые месяцы в тайне ждала несчастье. Невезение — вроде клейма. Не отмыть, не отодрать, а с «венцом безбрачия» так в могилу и лечь придется.

Разбуженная Полина вначале не поняла, в чем дело, а поняв, мгновенно собралась. Через пять минут они сидели в служебной машине, ждавшей у подъезда, через полчаса — в коридоре отделения экстренной помощи Боткинской больницы. А к рассвету, смутно забрезжившему за больничными окнами, были оповещены дежурным кардиологом: больной доставлен с тяжелым инфарктом. Ближайшие часы решат исход сражения за его жизнь.

— Я останусь тут, — прошептала Соня, сгорбившаяся на обтянутом дерматином узком диване.

Полина сжала её руки:

— Мне надо попасть в офис… Я сразу же вернусь, как что-нибудь выясню… Вы понимаете?

Соня молча кивнула. Она не могла найти слов поддержки, не могла ободрить Полину сочувственным взглядом, — просто сидела рассматривая потертый линолеум на полу. «Слабая я. Пессимистка. Невезучая. Ни веры, ни надежды за душой. Да и душа-то, где она? Нету», — обреченно думала Соня. Она уж знала, что опять останется одна. И смирилась. Только стала ещё меньше, старее и злей. Как бездомная собачонка. Есть такие — старенькие, облезлые, с печальными слезящимися глазами.

В «Ониксе» работала оперативная группа. Делом о крупном хищении государственного и коллективного имущества занимались МУРовцы. Полина рассказала о событиях первого апреля молодому, явно голодному и отчаянно перекурившему следователю Пруткову. Взяв подписку о невыезде из Москвы в течение суток, её отпустили.

— Как только мы получим какие-нибудь сведения о господине Сарычеве, тут же сообщим, — любезно пообещал следователь, которому Полина рассказала о своей связи с Глебом, о беременности и планах завести семью. — Мы сегодня же проведем обыск по месту жительства Сарычева. То есть, в месте вашего совместного проживания. Пропавшие документы и деньги проходили непосредственно через вашего жениха и отчима.

Полина подняла на бледного человека изумленные глаза:

— Вы полагаете, что не нас ограбили, а мы ограбили себя?!

Прутков пожал плечами:

— В данный момент можно оперировать лишь фактами.