- Я? Что я, с ума сошел хлебать всякое ядовитое пойло, какое мне суют разные сумасшедшие старики!

    - Ясно, - сказал Конан. - В напитке действительно были чары. И ифрит признал во мне своего хозяина. Так что если в следующий раз он тебя слопает, не спросивши меня, винить можешь в этом только свою глупость. Надо было тоже пить, а не думать, что ты умнее всех.

    - Доверчивость до добра не доводит, - наставительно сказал гном.

    - А излишняя предусмотрительность может обернуться прямой глупостью, отрезал варвар. - Когда предлагают помощь, нужно брать.

    - Восточные ворота, - перебила спорщиков Сфандра. - Вот казацкие лошади. У той коновязи, что с резной головой Сэта. Но я не совсем понимаю, как ты хочешь выбраться из города. Ворота будут закрыты до утра.

    - Наш скалолаз собирался покорять штурмом эти гладкие стены, - ядовитым голосом пояснил Алвари. - Он, помнится, говорил, что перетащить на себе через них одну девушку и одного мужчину из племени гномов для такой груды мышц, как он, не составит ни малейшего труда. Я думаю, что и три лошади не слишком обременят нашего богатыря.

    Конан не отреагировал на эти слова, но мысленно поклялся отомстить злобному существу, как только подвернется возможность.

    - Переночуем здесь, - сказал он. - Если ифрит и вправду сожрал всех казаков, как он уверяет, то опасаться нам нечего. Во всяком случае, до рассвета.

    - А жрецы Алат?

    - У них будет достаточно забот с уборкой трупов. Да и кроме тоге, в храме произошло маленькое чудо-Богиня... A!

    Он махнул рукой, повалился на солому возле лошадиной морды и мгновенно уснул.

    10. СИНИЙ КАМЕНЬ ОЖИВАЕТ

    К северу от Хорбула начинаются бескрайние гирканские степи. Они простираются почти до самих гор. Одни называют этот хребет, синеющий вдали неясной громадой, Горами Серых Обезьян; те же, кто выстроил жилище у горных отрогов, - просто Горами, ибо этим простым людям, которые не бывали дальше соседнего поселка, во все времена казалось, будто этот хребет - единственные горы на свете и других нет. Немногие из местных жителей отваживались на вылазку в степи; что же касается Гор, то там не бывал никто. Всякое болтают про Горы, может, кое-что из слухов да сплетен - правда. Кто меньше нос везде сует, тот два века проживет - таково было всеобщее мнение.

    Об этом-то и толковал со своей женой старый Ондро, содержатель убогой харчевни - последней перед Горами. Окна комнаты, где ужинали старики-хозяева (это была крошечная каморка, расположенная между помещением для гостей и кухней с большим очагом и почерневшей медной посудой на крюках), выходили на степь, и, медленно пережевывая кусок хлеба, Ондро то и дело поглядывал в окно - не принесет ли нелегкая, часом, в эти края чужого, которому понадобятся ужин и ночлег?

    - Плохие времена настали, - сказал он, наконец, со вздохом, откинулся к стене и поковырял в зубах ножом. - Караваны все чаще проходят стороной, а странников, что бродят по свету за удачей, и вовсе как не бывало. И куда только они подевались?

    - Смотри, - перебила его жена, вдруг прильнув к окну. - Трое. И, похоже: к нам едут.

    - Где? - Забыв о своей меланхолии, Ондро отпихнул жену в сторону и сам уставился в окно. Он увидел, что по степи и впрямь едут трое, явно направляясь в сторону харчевни. Прищурившись, трактирщик принялся разглядывать путников.

    - Что ты уставился на них, как девка на суженого? - недовольным тоном произнесла жена и поднялась, охая и держась за поясницу. - Я и не глядя скажу: голодранцы они. Толку с них все равно не будет.