Я застонал и отвернулся. Каррерас подошел к Марстону.

– Как они, доктор?

– А как они должны, по‑вашему, быть после того, как эти головорезы продырявили их пулями? – с горечью спросил Марстон. – Капитан Буллен то ли выживет, то ли нет, я не знаю. Макдональд, боцман, будет жить, но на всю жизнь останется хромым, с негнущейся ногой. У старшего помощника сложный перелом бедренной кости. Совершенно раздроблена. Если через пару дней он не попадет в больницу – тоже охромеет, да итак ему уже никогда по‑настоящему не ходить.

– Я искренне сожалею, – признался Тони Каррерас. Похоже было, что он говорит правду. – Убивать и калечить людей – это непростительная расточительность. Ну, скажем, почти непростительная. Некоторые обстоятельства оправдывают и ее.

– Ваше человеколюбие делает вам честь, – отозвался я со своей подушки.

– Мы – гуманные люди, – заявил он.

– И блестяще это доказали, – я выгнул шею, чтобы посмотреть на него.

– Но все же могли бы быть предупредительнее к умирающему.

– В самом деле? – он великолепно умел выгибать брови.

– В самом деле. Вот ваш Дэниел Бун, – я кивнул на часового с автоматом. – Вы разрешаете своим людям курить на часах?

– Хосе? – он улыбнулся. – Хосе – заядлый курильщик. Отнимите у него сигареты – и он тут же объявит забастовку. Он, кстати, Картер, не перед Букингемским дворцом дежурит. Что это вы внезапно всполошились?

– Вы слышали, что сказал доктор Марстон. Капитан Буллен. Он в критическом состоянии, у него пробито легкое.

– А, я, кажется, понял. Вы согласны с этим, доктор?

Я затаил дыхание. Возможно, старина так и не разобрался, о чем, собственно, идет речь. Но я опять недооценил его хитрость.

– Для человека с пробитым легким, – веско изрек он, – нет ничего хуже прокуренного воздуха.

– Понятно. Хосе! – Каррерас быстро сказал что‑то охраннику по‑испански, тот мило улыбнулся, поднялся и направился к двери, прихватив с собою стул. Дверь захлопнулась за ним.

– Никакой дисциплины, – вздохнул Тони Каррерас, – разве так караул у Букингемского дворца марширует, Картер? А этот на стуле качается. Наша, латинская кровь, ничего не попишешь. Но предупреждаю: ценность его как часового это не снижает. Не вижу никакого вреда в том, что он будет караулить снаружи, разве что кто‑то из вас пожелает выпрыгнуть в море через иллюминатор, да и для этого вы все не в том состоянии, вряд ли вы сумеете здесь что‑нибудь натворить, – он помолчал и оценивающе осмотрел меня. – Странно, что вы так нелюбопытны. Картер. На вас непохоже. Наводит, знаете ли, на подозрения.

– А чего любопытствовать? – проворчал я, – нечего тут любопытствовать. Сколько у вас этих вооруженных головорезов на борту «Кампари»?

– Сорок. Неплохо? Если уж точно, тридцать восемь бойцов. Одного убил капитан Буллен, другому вы серьезно повредили руку. Где это вы, Картер, научились так стрелять?

– Случайность. Сердан пришел в себя?

– Да, – коротко ответил он. Похоже было, что он не хочет говорить о Сердане.

– Он убил Декстера? – упорствовал я.

– Нет. Вернер – сиделка. Тот, которого вы убили сегодня вечером. Смерть одного из коллег до странности мало волновала этого профессионального гуманиста.