Какие у тебя есть основания считать, что я не могу выйти на улицы любого крупного города и в течение дня найти десяток более квалифицированных убийц, чем ты?
— Ладно, ладно, — сказал Гарри, тяжело дыша. — Я университетов не кончал, но я и не дурак. Твои люди вытащили меня из мэд догской тюрьмы и доставили на эту лодку. Тебе что то нужно, браток. Иначе я был бы уже мёртв.
— Да, мне кое что нужно. — Хагбард откинулся на спинку кресла. — Сейчас уже теплее, Гарри. Я кое чего хочу, но не скажу тебе, чего именно. Ты должен это сделать и показать мне без малейших подсказок и намёков. А если ты это не сделаешь, мне действительно придётся тебя убить. И это не пустые угрозы, парень. Это моя версия суда над тобой за твои прошлые преступления. Я — судья и жюри присяжных, и ты должен добиться оправдательного вердикта, не зная правил. Как тебе нравится эта игра?
— Несправедливая игра.
— Согласись, она оставляет тебе больше шансов на жизнь, чем любому из тех, кого ты убивал, не так ли?
Гарри Койн облизнул губы.
— Мне кажется, ты блефуешь, — наконец осмелился сказать он. — Ты трусливый либерал, который не верит в смертную казнь. Ты ищешь оправдание, чтобы меня не убивать.
— Посмотри мне в глаза, Гарри. Ты видишь в них намёк на сострадание?
Койна прошиб пот, и он окончательно уткнулся взглядом в колени.
— Ладно, — глухо сказал он. — Сколько у меня времени? Хагбард выдвинул ящик и вынул оттуда револьвер. Он щелчком открыл барабан, показал гнёзда с патронами и снова быстро закрыл. Снял револьвер с предохранителя — позднее, с Джорджем Дорном, он посчитал эту процедуру излишней, поскольку Джордж вообще не разбирался в оружии, — и нацелил его в живот Гарри.
— И три дня, и три минуты — слишком долго, — небрежно сказал он. — Если ты собираешься догадаться, то догадайся сейчас.
— Мама! — услышал свой вопль Койн.
— Ещё мгновение — и ты обосрешься, — сухо сказал Хагбард. — Лучше не надо. Я считаю плохой запах личным оскорблением и только за это могу тебя застрелить. И мамы здесь нет, так что больше её не зови.
Койн представил, как он бросается через каюту, заносит ногу для прыжка, грохочет выстрел, но он хотя бы успевает перед смертью дотянуться руками до горла этого подонка.
— Бесполезно, — презрительно усмехается Хагбард. — Тебе никогда не встать с этого кресла.
Он слегка присогнул палец, и Койна замутило. Он знал об оружии достаточно, чтобы понимать, с какой лёгкостью может произойти случайный выстрел — возможно, даже тогда, когда он будет на пороге разгадки этой чёртовой головоломки. Бессмысленность происходящего была ужаснее всего. Он вновь посмотрел в эти глаза, в которых не было ни вины, ни сожаления, ни спасительной слабости. И тогда, впервые в жизни, растворяясь в смерти, душа Гарри Койна познала покой.
— Довольно неплохо, — послышался откуда то издалека голос Хагбарда. Щёлкнул предохранитель, ставший на место. — Ты оказался гораздо способнее, чем мы оба думали.
Гарри медленно пришёл в себя и снова взглянул в это лицо и эти глаза.
— Боже, — сказал он.
— Через минуту я дам револьвер тебе, — продолжал Хагбард. — Тогда настанет моя очередь потеть. Конечно, если ты меня убьёшь, тебе никогда не уйти с этой лодки живым, но, может быть, ты решишь сыграть, хотя бы просто в отместку. С другой стороны, тебе, возможно, будет интересно узнать об этом мгновении покоя. И о том, нет ли более простого способа испытать его снова. И не могу ли я обучить тебя этому способу. Все может быть. И последнее, прежде чем я передам тебе револьвер. Каждый человек, который ко мне присоединяется, делает свой выбор. Переходя на мою сторону только из страха смерти, ты не представлял для меня ни малейшего интереса. |