– А о ком же?

– О вашем спутнике. Организаторе бала. Вы знаете его настоящее имя?

– Я назвала его вам. Теодор Генрих Карнштейн.

– И оно тоже выдуманное.

Лицо Клары вытянулось, рот приоткрылся.

– Что вы…

Я успел передать ей листовку о пропаже Кельха, но танцевальные па велели нам разминуться и сделать круг, не давая договорить, и, когда я должен был вернуться к своей партнёрше, передо мной точно из-под земли вырос Шелли.

– Остерман здесь не появится, – предупредил он.

– Я уже с ней танцую, – возразил я, запутавшись.

– Речь о другом Остермане, детектив, – и Шелли утянул меня прочь от толпы.

Слышно было, как вслед нам ахнули, возмущённые таким вопиющим нарушением этикета. Впрочем, Клара не осталась без кавалера, потому что почти сразу её пригласил на танец какой-то высокий мужчина в костюме императорского министра.

Мы с Шелли остановились у стены, откуда было удобно наблюдать за остальными.

– Вы сказали, здесь весь высший свет? – уточнил Шелли.

– На это рассчитывал Карнштейн. Чтобы Остерман точно узнал, что его дочь в столице и выдал себя, пытаясь…

– Детектив, – в голосе его прозвучало такое разочарование, что мне стало стыдно.

– Что?

Как мне стыдно, что я тогда не понял.

– Детектив, но как Остерман узнает, что его дочь здесь?

Не успели мы договорить, как нас вдруг перебили.

– Простите, господа…

Рядом точно из-под земли возникли двое юношей в костюмах павлина и вампира.

– Вы сказали “Остерман”? Вы, вы же, господин, – обратился ко мне «вампир», – только что танцевали с Кларой Остерман?

– Это она! – едва ли не теряя сознание, воскликнул «павлин», и я невольно пригляделся к нему не только потому, что костюм был до ужаса нелепый, но и потому что лицо показалось знакомым.

Мы уставились друг на друга, я нахмурился.

– А вы кто такие?

– Мы её друзья!

Тогда я всё ещё не догадывался, что готовилось, да ещё эти музыканты пиликали на скрипках и клацали по клавишам, дамы щебетали как сороки. Могу найти себе тысячу оправданий.

Перья, хрусталь, свечи и бриллианты кружили перед глазами с такой скоростью, что можно было ослепнуть.

И топот каблуков, и смех, и аплодисменты гостей, что хлопали друг другу, радуясь тому, как они же и исполнили танец. Просто пир самодовольства.

Думаю, Шелли и сам не до конца понимал, что произойдёт. Никто из нас не понимал.

А потом стало поздно.

Случилось всё и сразу. Выстрел. И крик. Клара упала на ступени, хватаясь за живот. Сумароков застыл над ней с револьвером в руках. И вспышка яркого света, и тысячи голосов.

Мы все – все до единого, кто был в зале, – ослепли на время. А потом свет так же резко погас. Толпа заголосила, и началась толкучка. Разодетые в пух и прах дворяне отринули благородство и манеры в один момент. Они толкались, пинались, визжали и кричали, ругались и оскорбляли, тянули друг друга за волосы и пихали в лица. Свет моргал и моргал. В глазах рябило.

А потом загорелся один-единственный светильник прямо посреди зала.

И мы все увидели девушку в алом платье и мужчину возле неё.

Они застыли, точно дети, осаленные в игре в горелки. По губам обоих стекала кровь, а у ног лежал мужчина в военной форме.

На короткое мгновение толпа ещё верила, что это лишь игра. Представление. Часть маскарада. Клара медленно обернулась в сторону своего спутника. Тот был без маски, и я узнал его. Сестра Марина не обманула. Владислав Кельх и Теодор Карнштейн – один человек.