Никто не обращал на меня внимания. Со стороны я была всего лишь очередной глазеющей на констанцы горожанкой, каких в тот вечер собралось достаточно на площади Двух корон.

Но чем дольше я стояла на месте, взирая на констанцы, на огромные продолговатые их тела-корабли, длинные открытые палубы и чернеющие пустые окна, тем глубже проникал мой взгляд. Это случилось почти как тогда в лесу, когда зрение само по себе вдруг изменилось.

Вот и в этот раз я стала отчётливее различать золотые нити, что оплетали прохожих, и чёрно-золотой ком, что бился в глубине одного из кораблей, и тьма в клетке моих рёбер отозвалась на чужой зов и потянулась к нему. Тео!

Я невольно сделала шаг навстречу, когда едва не столкнулась с молодой девушкой, но она даже не вздрогнула, посмотрела на меня как на пустое место и пошла бы прямо мне в лоб, если бы я не отскочила в сторону.

И тогда новым зрением своим я поняла, как серая тень коконом отрезает меня от остального мира.

Только я видела Тео, и только он – меня. Как он и говорил, мы способны становиться невидимыми для всех остальных.

Медленно, опасаясь, что иллюзия спадёт, я подошла ближе к ограждениям так, что стражники уже не могли меня не заметить, но они упорно смотрели на других глазеющих.

И я ступила на трап. Тихо, стараясь не стучать каблуками по деревянной палубе, прошла до большой железной двери и замерла, не решаясь зайти, когда та вдруг распахнулась, и наружу выскочил молодой матрос с ящиком в руках.

– И топливо не забудь! – крикнули ему вслед из глубины рубки.

– Понял!

Открытая дверь начала медленно закрываться, и я поспешила проскользнуть внутрь.

Войти в рубку констанца это точно оказаться внутри музыкальной шкатулки. Там всё из железа, и десятки сложных механизмов, переключателей, труб и печей. И клетки. Клетки, от которых тянутся трубы. В некоторых из них лежит пепел.

Вокруг сновали десятки людей в форме ратиславского флота. А на капитанском мостике стоял князь Сумароков. Тот самый, что подходил ко мне прошлым вечером. Тот самый, которого я едва не убила.

А в одной из клеток, привязанным к металлическому операционному столу, лежал человек в простых сероватых одеждах, и к телу его были подцеплены десятки трубок и проводов.

– Ферзен…

А из следующей клетки, так же привязанный, приподняв голову, за мной наблюдал Тео. И он узнал меня, увидел, как бы я ни скрывалась.

Потому что он тоже мулло, упырь, вампир, чудовище, мутант. Он такой же как я. И он был жив. Сердце моё наполнилось таким облегчением и радостью, что от волнения ли, от неопытности, не знаю, но морок, скрывавший меня от чужих глаз, развеялся.

Сумароков заметил меня первым.

– Сбежавший объект! – рявкнул он с капитанского мостика, указывая на меня рукой. – Схватить.

– Клара!

Я застыла посреди рубки, и, верно, от удивления, забыла, как скрываться от чужих глаз. Потому что в следующий миг кто-то сзади закричал. Я только успела обернуться как увидела матроса, замахнувшегося палкой. Что-то стрельнуло, вспыхнуло, и тело прожгло ослепительной болью.

– Клара, нет!

Тело моё тяжёлым мешком рухнуло на пол. Вокруг затопали чужие ноги. Меня связали, потащили в клетку у стены.

И меня снова пронзила острая всепоглощающая боль. Всё почернело. Я кричала, кричала и плакала, а когда очнулась, то видела лишь серое расплывающееся пятно, а звуки раздавались словно сквозь вату.

Постепенно зрение вырвало из серого тумана толстые прутья решётки, трубочки и провода, подцепленные ко мне.

– И что с вами делать прикажете, господица Остерман? – надо мной склонился широкоплечий силуэт, и я с трудом узнала голос князя Сумарокова.