Помотав головой, Григорий посмотрел во двор. После молитвы и трапезы братья собрались у церкви, ждали отца Никифора. Вот наконец появился и он, неспешно спустился с крыльца — молодой, красивый, с черными как смоль волосами и такой же бородкой. Поправил опоясывавшую рясу вервь, улыбнулся ласково.

   — Ну, братья мои, возблагодарили Господа, теперь и самим потрудиться можно.

   Послушники загалдели: ,

   — Ужо потрудится, отче.

   Отец Никифор принялся распределять послушников на работы.

   — Ты, брат Андрей, и ты, брат Георгий, — в скрипторий, книжицу к вечеру до конца перебелите, ту самую, что недавно прислали с охотниками, хорошая книжица, Георгия Амартола сочинение, вечером читать будем. Вы, братья,— настоятель перевел глаза– на остальных монахов — в лес, по ягоды — голубика с черникой зреют, запасем на зиму, насушим После обедни, ежели Господь не дает дождика, все вместе огородец польем. Думаю, так оно верно будет.

   — Верно, отче, — поддержали братья. Андрей с Георгием, грамоте зело вострые, направились в скрипторий — небольшую летнюю хижину, даже, скорее, навес над длинным столом, сколоченным из крепких дубовых досок. Другие послушники, прихватив плетенные из лыка корзины, оживленно переговариваясь, миновали ворота и направились по тропинке к лесу, в сторону Сярг-озера, куда и ходили обычно. Брат Григорий посмотрел им вслед, осторожно снял во лба божью коровку, выпустил — лети, мол. Господь миловал в это лето — комаров да слепней было мало, не то что в прошлом году, молитвами спасались да еще настоем из горькой коры дуба. Нынче совсем другое дело — почти что и нет кровопивцев, может, оттого, что молились чаще? Да, скорее всего — от этого. Вот хорошо бы еще окрестить закоренелых хундольских язычников — отец Никифор велел братьям их привечать, да и сам же чурался и частенько проведывал Хундолу. Вот и сейчас, похоже, туда собрался. Подошел к колокольне, запрокинул голову, взглянул на послушника глазами нездешними.

   — Спустись ко, брате Григорий, закрой за мною воротца.

   Григория уговаривать долго не надо — вмиг слетел с башенки, пожелав настоятелю удачного пути, закрыл ворота на засовец. Хоть и нет здесь лихих людей, да мало ли… Ходили всякие слухи о поганых колбегах, да еще, говорят, кто-то побил на Воложбе-реке булгарских купцов с Итиля. Далеко, казалось бы, Воложба, не близко, да ведь это только на первый взгляд так кажется. Несколько дней пути — и вот она, Паша-река, а там и до Хундолы недалече.

   Отец Никифор обернулся на полпути, помахал рукой послушнику, тот с улыбкой ответил, и вот уже высокая фигура настоятеля скрылась за белоствольным рядом берез. Хороший был человек отец Никифор, Добрый, внимательный, умный — и в вере Христовой истовый, настоящий подвижник! Много чего зная, много чего и рассказывал братии, и не только из священных книг. Говорил и о варягах, и о ладьях их с драконьими головами — драккарах, и о ромейском царстве, о далеких островах — Англии и Ирландии, о людях — рабах, вольных разбойниках — викингах, о королях и морских конунгах. И о киевском князе Олеге, что прозван Вещим. На свой лад называл князя отче Никифор, говорил не «Олег», а «Хельги», и было у него в этот момент в глазах что-то такое, словно бы вспоминал давнего-давнего друга.