– Крылья-то, крылья! – прошептал я. – Ничего не понимаю...

    Куцелий удивился:

    – А что не так?

    – Ну, с растопыренными крыльями не больно поскачешь... А если по лесу, то и вовсе! А если начнет стягивать крылья на спину... как гусь или летучая мышь, то меня спихнет да еще и поцарапает, вон какие когтищи.

    Он задумался, на чистом лобике появились морщинки, но тут же исчезли. Он просиял:

    – Не знаю!.. Но как-то образовывается. Как, не знаю. Но никто не жаловался, хотя этими конями попользовалось великое множество героев. А вы ведь герой?

    – Герой, – согласился я и подумал, что и в самом деле не геройское дело допытываться да доискиваться. Я не какой-нибудь завалящий мудрец, у которого мускулы как червяки в тряпочке.

    Из яслей выглядывали головы ослепительно белых коней. Между лопатками у меня пробежала холодная ящерица: на морде каждой лошади торчал длинный острый рог. Не тупой и короткий, что на носу зверя, которого за это и зовут носорогом, а на лбу, прямо над глазами.

    Приблизившись, я рассмотрел, что рог к тому же странно рифленый, словно пытался скрутиться в спираль, но не хватило сил, так и остался со вздувшимися и застывшими кольцами.

    Если у носорога рог – всего лишь слипшиеся волоски, которые легко расщепить ножом до самого основания, то здесь чувствуется настоящая кость, литая, без вкусного сладкого костяного мозга внутри. Этим рогом с разбега нетрудно пробить кованый доспех, а уж про голую грудь, пусть укрытую слоем мышц, и говорить нечего...

    – Я слышал, – признался я, – что единорогов может приручить только... э-э... девственница. Другого они просто забодают.

    – Знаю, – сообщил Куцелий. – Эту легенду мы придумали сами. Нужно было какое-то образное сравнение, чтобы народ понял насколько трудно приручить единорога. Пойди найди девственницу, достигшую восемнадцати весен!.. То же самое, что отыскать алатырь-камень, иголку в стоге сена, пуп на теле Адама... да и Евы, кстати...

    – А у Евы? – не понял я. – У Адама, понятно, не должно, а у Евы почему нет?

    – У Адама других женщин не было, – объяснил он кисло, – а жил он, если не ошибаюсь, около девяти сотен лет. Греков же с их вольностями еще не было. Словом, стерся пупок у Евы, стерся! А вам я дам вот этот плод...

    На раскрытой ладони возникло мелкое яблоко, очень красное, крепенькое даже с виду. У нас их называют райскими или дичками, только такие росли в раю, мелкие и кислые, пока человек за века не вывел нынешние сорта крупных и сладких, налитым соком, а не уксусом.

    – А мне зачем?

    – Отдадите единорогу, – пояснил он терпеливо. – Когда съест, то признает только вас.

    он что, в самом деле сожрякает... такое?

    –Еще как, – заверил маг, хотя в голосе проскользнуло сомнение. – Сам не знаю, почему такое жрет, но жрет, аж за ухами трещит, будто жилы какие рвутся. Видимо, по закону богов даже в самой несокрушимой броне оставлена ахиллесова пята.

    – Наркотик, – согласился я. – Как кот, скажем, валерьянку...

    Я взял яблочко, но Куцелий перехватил меня за руку:

    – Погодите! Если сейчас, то вам сразу надо о нем заботиться. Он не допустит к себе даже конюха. Лучше перед квестом. Скормите яблоко и – в седло!

    – Хорошая мысль, – сказал я с облегчением.