Что касается вопроса гуманности подобных устройств для ловли диких животных, то тут мало что можно сказать. Тем не менее не столько вред от стали, сколько дни борьбы и голода причиняют большую часть страданий, и этого каждый охотник стремится избежать, часто проверяя свои капканы. Как правило, чем меньше животное страдает, тем лучше сохраняется его шкура. Фермеры кратко объясняют свой подход: мы пользуемся капканами и ядом не для веселья, а потому что волки быстро разорят каждого, кто занимается скотоводством, если мы их не остановим. И убиваем мы таким способом, потому что нет иного.

Пока писалось все вышеизложенное, Вернон Бейли из Биологической службы Соединенных Штатов осветил волчий вопрос с неожиданной стороны. Он доказал собственным опытом, что, поскольку молодые волки рождаются в марте, когда лежит снег, можно легко отследить родителей в логове и уничтожить всю семью. Активное повторение этого способа скоро избавит регион от волков. Детали его метода опубликованы в бюллетене № 72 Лесной службы Департамента сельского хозяйства Соединенных Штатов за 1906 год.

Шкура

Шкуру серого волка снимают пластом, как у бобра, тогда как шкуры койотов принято снимать чулком, как у лисы и норки. Мех густой, богатый и красивый. Из него выходит прекрасная одежда, но для ковра он не очень прочен. Самые лучшие экземпляры добываются с 15 ноября по 15 апреля и приносят от одного до десяти долларов, в зависимости от качества.

На лондонской ежегодной меховой распродаже в Лампсоне в марте 1906 года были выставлены 15 843 волчьи шкуры. За две самые дорогие — необычайно тонкой выделки голубые шкуры — давали по 64 шиллинга (по 15,36 доллара), но цена в 32 шиллинга за каждую (7,68 долларов) считалась весьма высокой для пяти очень больших тонких шкур обычного цвета. Стоимость первоклассных экземпляров варьировалась, в зависимости от их размера, от 2 шиллингов (48 центов) до 30 шиллингов (7,20 доллара).

Легенда о Белом Олене

Этот рассказ, входящий в хорошо известный сборник «Животные-герои», никогда не переводился на русский язык — в отличие от остальных текстов этого сборника, давно ставших у нас классикой. Причин тому несколько. Какую-то роль, возможно, сыграло появление тролля (хотя у Сетона-Томпсона это не злобный тупой великан, а крохотный фейри, более похожий на малюток-эльфов из сказок Андерсена), словно бы переводящего рассказ из категории «историй про животных» в фольклорно-историческую фантастику… хотя на самом деле, конечно, не переводящего. Но наверняка гораздо важнее оказалась «геополитика»: призыв Норвегии сохранить государственное единство со Швецией, будто бы необходимое обеим странам перед лицом угрозы, исходящей от «русского медведя».

Это была актуальная тема как раз во время написания рассказа: рубеж 1904–1905 гг., когда Норвегия активно подняла вопрос о разрыве унии. Тем не менее очень трудно понять, о каких событиях Сетон-Томпсон говорит: в реальной истории не найти места таким именам, поступкам, страхам и надеждам. Создается впечатление, что он из-за океана вообще не отличал Шведско-норвежскую унию от предшествовавшей ей Датско-норвежской, уже почти столетней давности. В любом случае прогноз Сетона-Томпсона оказался ошибочным: в рассказе он, как бы глядя из будущего, говорит о преодоленной опасности губительного раскола — но к моменту выхода сборника разделение двух стран уже состоялось, причем произошло оно не в результате заговора высокопоставленных политиков, а благодаря действительно широкому (и почти единогласному) народному волеизъявлению. И в дальнейшем «медведь» отнюдь не съел ни «льва», ни «ворона» (то есть оляпку).